Николай Бизин - Путешествие из Санкт-Ленинграда в Бологое

«Ирод Антипа правил Галилеей с 4 года до н. э. до 39 года н. э. Именно в это время произошли основные события евангельской истории. И некоторые из них напрямую связаны с именем Ирода. Например, убийство Иоанна Предтечи, который обличал Ирода за незаконную связь с женой его брата Иродиадой. Этот эпизод весьма показателен для нравов, господствовавших при дворе Ирода. Широкое празднование дня рождения правителя; обильные возлияния; дочь Иродиады Саломея пляшет перед царем; расчувствовавшийся Ирод готов исполнить любой ее каприз – и Саломея просит голову Иоанна Предтечи. Правитель и рад бы не исполнить обещание (он относился к Иоанну с уважением), да перед гостями неудобно…»

Это история пред-Воскрешения.

Аналогии с ней нам понадобятся. У пророка можно (посредством женского тщеславия) – снять голову с плеч, но – нельзя «кастрировать сверху» (Я спросил его, почему он считает всех белых сумасшедшими. «Они говорят, что думают головой», – ответил вождь.

Карл Густав Юнг «Воспоминания, сновидения, размышления».)

Что до человека, давшего «Е. в. гению» своё определение «Ирод» – ему предстоит стать заглавным героем предстоящей нам теодицеи; потому – сразу же на него внимательно посмотрим: роста он оказался среднего, и лицо его виделось подвижным как ртуть, то есть – было почти неуловимо: речь не о легковесности, но – о мистической напряженности чувств.

И о неподъемности рассудка речь – хотя и живого, но в чем-то уже и металлического.

Понимайте! Речь сейчас идёт о лёгкости его души (всегда готовой расстаться с рассудком) – о готовности на подъём (но – не самому к подъёму): когда-то подобная лёгкость отличала иных основательных путников (и в чем-то путаников) мысли – речь сейчас (и всегда) идет о человеке, и идет она на собственных ногах, поскольку дорога в тысячу ли начинается с первого шага.

– Не обращайте, впрочем, на него никакого внимания, ибо – он благополучен и уверенно бездарен, – продолжил человек (которому ещё только предстоит стать героем этой истории). – А коли обратите, тоже можете называть его Иродом Антипой, ведь он куратор нашего клуба (какой-никакой начальник).

После этих своих не слишком куртуазных определений новый герой почему-то бросил быстрый и ироничный взгляд не на объект описания, а на гневливого Емпитафия; но (при всей мимолетности взгляда) – буйный и пьяненький поэт сразу же успокоился.

Более того, Емпитафий, который – (после душевных потрясений последних минут) даже несколько отрезвился, ответил говорившему (про «Е.в. гения») «герою» улыбкой понимания и согласия, впрочем, несколько вымученной.

– Прости, Цыбин, ты редкий у нас гость. Верно, ты запамятовал, что я и сам могу представиться, – холодно заметил ничуть не оскорбленный чужою «правдою о себе» и оказавшийся бездарным куратором завистник; потом (подчеркнуто вежливо) – «Е.в. гений» обратился непосредственно к Натали:

– Я Евгений Антипов. Клубная (жизне)деятельность в моём ведении. Что вас интересует?

Женщина стояла перед ним, замерев. Кулачки сжаты, глаза распахнуты, лицо взволновано. Если бы сейчас перед нами была не игрушечная Наталья, можно было бы безошибочно решить, что причина её интереса не заключена (ни в коем случае) – в корыстном интересе к передаваемой из уст в уста (как при иудином поцелуе) сплетне.

Более того – которою сплетню женщина вовсе не собралась отяготить подробностями; но (не забудем) – перед нами именно что женщина; давайте подумаем о ней хорошо – что речь идет об одном из её бывших или даже (до своего убиения) настоящем солюбовнике.

Впрочем, так оно и есть на самом деле (даже если – только в её воображении; давайте думать о женщине хорошо).

Женщина спросила у «Е. в. гения»:

– Так что вам известно о смерти художника Коротеева?

– Почти ничего, – ответил невеликий «Леонардо».

Из вежливой (и куртуазной – раз уж речь зашла о солюбовниках) объективности попробую еще раз его описать: завистник, но – зависть его чиста: он честно желает миру быть подобным себе! Согласитесь, немало: хоть отчасти полагать себя эталоном и мерой.

Сам он (а если и правда – мир бы взял и в такого, как он, перекинулся) – был тогда человеком лет пятидесяти, при своей чахлости и кривоногости (или просто-напросто так он шествует – полуприсев) выглядевший неестественно стройным кучерявым поседевшим блондином и обладал классическим, хотя (как и у Натали) – немного ненастоящим лицом.

То есть (очевидно) – миропорядок стал (бы) обладать временем (возрастом) расцвета любого политика и рассудком арифмоментра; но (одно «но») – «Е. в. гений» истово ненавидел постмодерн и полагал, что художник «просто обязан уметь рисовать лошадь»; согласитесь, что во многом (а что такое «многое» – ещё одна частность бесконечности) соглашаться.

Смотрел «Е. в. гений» на свою собеседницу – с достоинством и значительно, и слова он говорил значительные; но – вот только в голосе его проскальзывали нотки не очень мужские; впрочем, не были они и женскими и вовсе не принадлежали латентному представителю меньшинств; о, если бы всё так просто и по-доброму!

Ничто не ново. Особенно европейские трансгендеры. У индусов в их индуизме, известно, насчитывается семь или восемь полов; казалось (не только мне) – чтобы каждый раз определять виртаульный пол куратора, потребен самый что ни на есть искушенный индус; но – как это совместить c пламенным отвращением помянутого «Е. в. гения» к содомским (и прочим) вольностям постмодерна?

Казалось бы, здесь наши с ним убеждения идентичны.

Так отчего меня гнетёт уверенность, что куратор гораздо удобнее в роли врага, нежели союзника в моей битве за Воскрешение Царства Божьего СССР? Быть может, оттого, что иная простота не хуже воровства, но хуже убийства.

Выхолощенные «сверху» истины – та же самая сократовская цикута. Не желая множить сущности, такой союзник не различит потуг корпускулы (постмодернистской личности) на самообожествление (deus ex machina); впрочем, об этом многое уже сказано в параллельных (к этому роману) реальностях: книгах Вечное Возвращение, Среда Воскрешений и Как вернувшийся Да'нте,

Тем более, что наша Наташенька такими сложностями не озадачивалась, её (сейчас) – волновало совсем другое:

– Ну так говорите, говорите же! – вскричала она на «Е. в. гения», и на миг ее личико осветилось; причём – так, словно бы неведомый нам Коротеев предстал перед нею живым и неповрежденным, словно бы он был светозарен.

Здесь не надобно ни в коем случае ничего аналогичного проводить, совокупляя художника и Люцифера; акстись! Не куратору в ангелы (даже падшие) метить.

Потому «Е.в. гений», ей отвечая, как всегда был подробен и сух:

– Убит в собственной мастерской, как и все предыдущие жертвы. Художником он был известным, продавался за валюту; Коротеев являлся единственным (хотя и гостеприимным) владельцем двухэтажной мастерской, – здесь на псевдопородистом лице невеликого «Леонардо» сухонько (но не особо зло) мелькнула маленькая зависть.