Кэтрин Вэйн - Гранатовый вкус гвоздики

– Ну ты… Слишком легко живёшь, веселишься. И для тебя ничего не изменилось. Будто она всё ещё здесь, с нами.

– А ты хочешь верить, что она не с нами? Со мной она всегда, в памяти. Не думаю, что Диане было бы приятно видеть нас с грустными рожами. Ей нужно было каждый день радовать весь мир. Я даже не помню, чтобы она когда-нибудь плакала. Разве мы можем теперь себе позволить паршиво гнить?

Никита посмотрел в окно на то, как целеустремлённо дождь топит город всё сильнее и сильнее. Тихо, молча, на ночь глядя, прижав мокрую щеку к подушке, он думал, тайно размышлял, что должно это закончиться уже. Переживания о том, что жизнь стала неизвестной, сложной и всё более загадочной для него. И переживать – обязанность номер один на каждый день. Иначе как?

Он медленно повернул тумблер громкости, позволив Косте продолжить петь. И смотреть на это.

– Что это за песня?

– Smalltown boy, Бронский бит. Нравится? – с удовольствием отвечал Субботин, не отрываясь от пения.

Никита кивнул, отстукивая ритм ладонью по сиденью. Его цепляла эта живость и сам себе он не смел признаться, что хочет быть счастливым. Ради неё. Неизвестно, правильное ли это поведение, ведь все так привыкли переживать, долго страдать, а ему внезапно хотелось подпевать музыке в узнаваемом авто и перегонять её водителя в прохладных водах бассеина.

– Я тебя сделал, студент. Теряешь хватку, – Костя игриво подмигнул, выворачивая круги вокруг своего соперника.

– Нет, Константин, я хочу взять реванш и обмануть ваши ожидания, – Толмачёв разминал руки, примеряясь к воде, чтобы размах был мощнее. В конце концов и Николаевичу много причин не надо, чтобы нырнуть в детство и поиграть в догонялки на звание чемпиона.

– Не сомневайтесь, Никита, я вас сделаю в этом соревновании.

И, пристраиваясь рядом – плечо к плечу, взгляд против взгляда – они плыли вперёд, разнося в многолюдном комплексе эхо бушующего моря. Вода по ощущениям сама несла Никиту к цели, открывая в его груди второе дыхание. Он и не знал откуда берутся силы, но загребал воду огромными охапками, хватая ртом кислородные капли до головокружения. А Костя всякий раз сбавлял темп при приблежении Толмачёва и изображал усталость, уступая место чемпиона. Решил научиться дружить, как бы этого хотела Диана. К тому же, чувствовал себя рядом с Толмачёвым младше лет на десять.

Мужчина выходил из бассеина и возвышался как один из экспонатов советского спорта, оживляя вокруг себя всё пространство мирно проплывающих людей. Иногда Никита отсаживался в сторону, когда видел, что на Субботина заглядываются проходящие мимо стайки девушек в купальниках. Со спины можно было подумать, что на краю бассеина сидят сын и отец, обсуждая что им сегодня приготовила мама на ужин. Но они просто молчали, придумывая как ещё можно друг друга обогнать.

– Тебе надо было стать плавцом, – пристроившись на скамейке в раздевалке, Ник усердно приводил волосы в порядок, прекрасно зная какие они бывают ужасные после душа.

– До семи лет я занимался, а потом… Очки посадили меня за парту в языковой школе.

Чему-то своему, незримому и неощутимому, Никита улыбнулся под нос.

– А что ты думал моим первым словом в колыбели было…?

– Нет, я не думал… Вообще не думал… Просто… Да так, Диану вспомнил. У тебя выходки похожи на неё, – украдкой парень посмотрел на Костика, спрятав руки в карманы свитера. Так было ему удобней говорить о ней, прибрав дрожь на руках куда подальше.

Костя прижался головой к двери шкафчика.

– Часто вспоминаешь её?

Никита обхватил себя руками. Он уставился в металлическую дверь как будто она была там, в коридоре, и тихонько подслушивала их разговор.

– Ни на секунду не забываю её. Мне часто представляется, что вот я забуду Диану, а вместе с памятью о ней исчезну и я, – в телефоне он автоматически открыл сообщения от своей девушки и прокрутил быстро вверх – на те моменты, когда она ещё не думала, что ей предложат полететь в языковой лагерь на всё лето, – она писала такие долгие сообщения. Символов на пять тысяч, не меньше. И перед сном я перечитываю всё это, возвращаюсь туда. В прошлое.

Костя сел рядом, крепко сжав перед собой руки в замок.

– Ты прав. Такие люди никогда не забываются.

– Был опыт?

Субботин поджал губы, опасаясь, что неприятный разговор может вывести его из строя.

– Был… Есть.

– Расскажешь?

Мужчина облизал полные, раскрасневшиеся губы, сдержанно смутился и вернулся к своему прежде грубоватому тону.

– Не расскажу. Ты не дорос ещё до таких историй. «Нет, он просто не умеет дружить» – подумал Ник, быстро собирая вещи в рюкзак. А для чего мучать человека тем, к чему он не приучен? Заставлять его, зачем, если это не приносит никакого удовольствия? Толмачёв с охоткой хотел избавить Константина от своей навязчивой компании. Раз они вот так, любят взаимно не рассказывать себя другим.

У выхода из спортивного комплекса, Субботин поправил элегантным жестом шарф на своей шее и переградил путь напарнику по плаванию, закрыв его от сильного ветра.

– Тебя сейчас домой отвезти?

Никита обошёл стороной преподавателя.

– Нет, не надо. Пешком пройдусь.

Костя усмехнулся.

– Четыре станции метро так-то.

Никита напрягся, чуть не подпрыгнув на месте. После того как он вернулся к родителям, расстояния для него стали измеряться автобусами и быстрыми пешими переходами между одним переулком в другой. С прищуром он вспомнил на какой станции живёт, провёл траекторию двух веток разного цвета, вспомнил четыре главных улицы города, которые ему нужно пройти, и смутился. Но гордость не уронил.

– Четыре станции ерунда. То, что нужно.

– Одиночество от одиночества не лечит, – в догонку сказал Костя, укрывая от ветра кончик сигареты. Шикнула канадская зажигалка и вспыхнул яркий огонёк. – Оно нас делает только хуже. Мы больше не замечаем никого кроме себя и прошлого. Сидим, перебираем хорошие дни и думаем, скоро будет опять хорошо. Как тогда, раньше. И видишь ли, само собой не случается ничто,– он затянулся поглубже, буквально высасывая из сигареты капельки никотина как мелкое удовольствие, – А самое страшное знаешь в чём?

Никита сделал шаг поближе.

– В чём?

– Эта зараза затягивает, – горький привкус на губах заставил Субботина бросить окурок в сторону.

– Ты про сигареты? Диана не переносила когда ты курил.

– Да нет, я про одиночество. Оно тоже пагубная привычка. Но вот что интересно: от курения избавиться можно, а от одиночества нет.

Он шёл до машины не оборачиваясь на Толмачёва. Если человек уходит – держать не надо. Рано или поздно Костя снова брякнет лишнее, молчаливо Никита для себя уловит неверный смысл и начинай проходить лабиринт общения заново. Теперь-то стало чётко видеться как без Дианы и в Косте что-то значительное оборвалось. Окончательно и безвозвратно.