Алексей Савин - Из глубины подсознания. Стихи, мысли, рассказы

Враг же должен выглядеть достойно. Всё, кто не учит нас злом, а лишь пакостят – мелкие люди, которые не достойны даже упоминания.

Тогда кто же наши враги?

– Мечта. Ох, мечта! Как хорошо мечтать, как хорошо парить в этих мечтах! Но как много времени они съедают в ущерб задуманному – пустые мечты…

– Движение. Самым мощным является движение мысли. Движение разума превосходит всё остальное, если это и в самом деле движение.

– Когда хочешь сказать жёсткое слово, то сто раз подумай. Оно ранит сильнее любого кинжала, оно памятнее любой награды, оно твёрже любого камня, оно злее любой невзгоды.

– На чём стоит Свет? На трёх китах: любви, счастье и движении. Только каждый это читает по-своему.

– Трижды прав, кто говорит: я не сволочь, я не бестолочь, я не трутень. Но четырежды справедлив тот, кто эти слова услышит в свой адрес от врагов своих.

– С друзьями жизнь не сладка. Как и с ленивыми детьми. Требуют многого, а отдача почти нулевая.

– Не ропщи на судьбу. Она даёт рост души. А то, что суждено пережить сегодня, завтра добрым словом будет вспоминаться – опыт и движение.

– Живи достойно. Никого ни о чём не проси. Всё подаст Господь.

– Работая, ты создаешь блага не только себе, но и твоей душе. Да будет благословен тот час, когда человек начнёт трудиться по-настоящему.

– Человеческая молва – это небо в горошек. Куда ни ткни палец – все невпопад. Так и молва – катит, катит свою ношу-информацию, пока не потеряет её вовсе.

– Всё вокруг – это фон, на котором каждый из окружающих норовит быть, если не солистом, но и не статистом, по крайней мере.

– Даже самая малая причина может сорвать самое большое дело.

– Никто не застрахован от несчастий. Но к одним они входят в дом как долгожданные гости, а к другим как символ несчастной жизни. Третьи же выше всех бед и напастей. Они идут, преодолевая всё на своём пути.

– Возьми с собой в дорогу три вещи: терпение, трудолюбие и веру в победу. Тогда любой путь будет преодолён.

– Не замахивайся на великое, не научившись делать малое. Во всём нужно умение.

– Воля начальника заключается не в том, чтобы покорять других. А в том, чтобы, не покоряя, заставлять других более усердно добиваться твоей цели, чем ты сам.

– Воля – это самовнушение и убеждение, что самые непреодолимые препятствия будут по плечу.

– Ты не должен предаваться сомнениям. Если сделал первый шаг, то иди далее. Иначе всю жизнь будешь топтаться на месте.

– Вечно не то, что не умеет тлеть. Вечно движение. Нетленные вещи чаще всего понимаются как статичные святыни. Это не вечность, а застой. Вечность же – развитие, усиление стремления двигаться вперёд, отсутствие страха перед будущим.

Как-то один сгорбленный, тщедушный человек зашёл в свою контору за забытыми рабочими документами. Это было часов в одиннадцать вечера, и в здании был только сторож, который привык ничему не удивляться и поэтому беззвучно открыл входную дверь незадачливому посетителю. Кивком ответив на приветствие, сторож молча протянул позднему гостю связку ключей от кабинетов и уставился в биржевой листок с последними ставками и котировками, что-то неопределённое бубня себе под нос.

Человек со связкой ключей осторожно поднялся на второй этаж. Скрип лестницы и половиц коридора сопровождал его нерешительные шаги в кромешной темноте, царящей в здании. Наконец, он ощупью добрался до нужной двери, заранее подготовив ключ от комнаты, где ютилась его рабочая конторка. Сначала ключ не желал входить в скважину, но потом, поддавшись натиску временного владельца, неожиданно легко уступил ему и мягко открыл замок.

Человек вошёл в небольшую комнатку, заваленную всяким конторским хламом, и продвинулся на несколько шагов по направлению к своему рабочему месту – конторке, служившей ему и письменным столом, и буфетом, и складом всяческой мелочи.

Но неожиданно что-то его остановило. Привыкнув к темноте, человек понял, что этим «что-то» был его старый пиджак, валявшийся на полу и топорщившийся вверх, напоминая собаку или большую домашнюю кошку. Когда пиджак был водворён на место, человеку удалось взять несколько папок со своей конторки и тихо выйти из комнаты, заперев её и проверив прочность замка нажатием на его ручку. От скрипа запорного механизма замка он вздрогнул и, с учащённо бившемся сердцем, торопливо спустился по лестнице на первый этаж. Отдав сторожу ключи, человек тихо просочился через едва приоткрытую дверь на улицу.

Шёл моросящий дождь, и ему стало неуютно и зябко. Он подумал о своём пиджаке, оставленном на гвоздике, вбитом в стенку шкафа, стоящего у самой конторки. Но возвращаться не захотелось. И человек, сгорбившись, направился по дороге к дому, находящемуся в двух кварталах от работы.

Тяжело волоча ноги и поёживаясь, он представлял собой жалкое зрелище. Поздние прохожие, в основном молодые люди, оглядывались на него и думали, что идёт человек, лишённый всех радостей жизни и еле влачащий своё существование.

Но всё это было обманчиво. Не так уж и беден был это человек. Более того, можно сказать, что он ни в чём не нуждался. На работу ходил из скуки, войдя в образ бедного служки в одной из самых неприметных контор.

Он и сам не мог себе объяснить, зачем это делает. Однако согнутая спина, потухший взгляд, шаркающая тяжёлая походка стали настолько привычными его спутниками, что он давно забыл, как это ходить по улицам города с выпрямленной спиной, лёгким шагом, с озорством глядеть на окружающих людей, особенно приятных глазу женщин.

Такое воплощение в образ несчастного и неприкаянного человека было тем более удивительным, что в детстве он был совсем иным. Его отмечали в качестве способного и смешливого паренька, не способного ни минуты прожить спокойно, сочиняя какие-нибудь шалости и забавы, в которые он частенько втягивал многих ребят из своего двора. В молодости он, конечно, стал посерьёзнее, но опять-таки имел весёлый нрав и общительный характер.

Перелом в его поведении произошёл внезапно, и никто не может точно сказать, при каких обстоятельствах. Единственно, что ходили слухи, что он когда-то во время англо-бурской войны был похищен воинами какого-то африканского племени и там пробыл около шести месяцев. Домой вернулся больным и долго лечился у каких-то знахарей.

Однако дело было сделано, и перед нами явился образ того человека, с которого мы начали свой рассказ.

Подойдя к своему дому, он посмотрел по сторонам и неожиданно выпрямился. Подпрыгнул, сорвал ветку тополя, бросающую тень на мостовую, и ловко закинул её за соседний забор. Что-то вдруг проснулось в нём, но тотчас же замерло, спрятавшись в вечерней мгле.