Дмитрий Березин - Cкорбная медицинская немощь. Сборник рассказов

Итого, если все сложить, то получается что это скопление крови и воздуха в грудной клетке, а чаще в плевральной полости. Плевральная полость – это, проще говоря, пространство между лёгкими и ребрами. Можно, конечно объяснить что это пространство между висцеральными и париетальными листками плевры, выстилающих лёгкие и внутреннюю поверхность грудной клетки соответственно.

Причиной гемопневмотракса, в основном, являются травмы грудной клетки.

…

«В тот год осенняя погода

Стояла долго на дворе,

Зимы ждала, ждала природа.

Снег выпал только в январе…»

А. С. Пушкин

Действительно, теплая тогда осень была. Помидоров уродилось уйма! Мы с женой проживали в комнате общежития, завалили весь угол этими помидорами. Закатали все, какие только можно, банки, наварили борщей и лечо, салаты с помидорами были три раза в день в качестве дополнения к основному блюду. Наелся я в тот год этих помидор, что даже думать о них не хочу по сей день.

А на полях полным ходом была заготовка кормов для крупного рогатого скота на зиму.

С утра и до ночи в полях тарахтел трактор, погружая стога сена стогометом на а́рбу. Стогоправ раскладывал сено по арбе, затем трактор цеплял арбу за ды́шло и вез сено в село, на сенохранилище 2 2 «Стогомёт» – это такие навесные огромные вилы на тракторе, предназначенные для подъёма и погрузки сена. «Стогоправ» – человек, который распределяет сено по арбе во время погрузки. «Арба́" – так, в той местности называлась телега для перевозки сена. «Ды́шло» – прицепное устройство арбы́. Прицепное устройство называется «дышло» (это треугольная железяка впереди телеги, которая зацепляется за трактор). .

Заступил я тогда на дежурство в субботу. Так и хочется сказать, что «ничего не предвещало беды в тот день», но нет. Работая на скорой, всегда ждёшь чьей-то беды. Ничего не поделать, работа такая.

Вызов поступил уже поздним вечером. Звонили из РОВД.

– За берёзовой рощей в поле человек упал с арбы. Без сознания, – сообщил мне дежурный.

Поехали.

Первое, что я увидел, когда вышел из машины, что около телеги с сеном лежал человек. К его разбитой, окровавленной голове прилипла солома вперемешку с грязью. Неестественно вывернутая левая рука была загнута под туловище. Частое и поверхностное дыхание.

Рядом с ним на коленях стоял тракторист и громко причитал:

– Васька!… Васька, только не умирай! Слышишь? Только не умирай! Я же не специально…

– Что случилось-то? – спросил я у тракториста, осматривая пострадавшего.

«Череп деформирован…, грудная клетка крепитирует (хрустит) …, плечо сломано… А позвоночник целый? Как сейчас узнать? Темно, больной весь переломанный, в крови, грязи и в соломе, скорее всего сломан и позвоночник тоже.»

Тракторист сбивчиво начал рассказывать. Слова его путались. Понятно было, что он очень напуган, растерян.

– Сено грузили мы, – начал он, – а Васька, он стогопра́в же… – Уже «вершить» начали… Я охапку забросил, Васька сразу, видать, вскочил на охапку-то, а я не заметил. Темно… Стогомётом его ударило по голове-то… Он сразу же, как подкошенный упал, покатился по сену… Сначала об борт арбы ударился, потом на дышло упал…

Я посмотрел на груженную сеном арбу. До верхнего борта, сделанного из металлического прута было примерно 4—5 метров.

Получалось, что с такой высоты он упал на дышло. И падал он, скорее всего, уже без сознания.

– Женя, там у нас щит в уазике есть, – обратился я к водителю, – надо его на носилки положить. Я не знаю, что у него с позвоночником. Сейчас ещё руку его зашинируем…

Аккуратно повернув больного, я начал вытаскивать его руку из под туловища, послышался хруст костных отломков. Я посмотрел в окровавленное лицо пострадавшего, никакой гримасы боли на его лице я у него не увидел.

«Нет сознания – нет боли. Больных, находящихся без сознания при черепно-мозговых травмах не обезболиваем», – вспомнились мне слова преподавателя по «Медицине катастроф».

Осторожно, стараясь не смещать костные отломки, мы переложили больного на носилки, погрузили в УАЗик и поехали. Ночью, по полю. Продавленные в разные стороны колеи от тракторов, швыряли наш УАЗик из стороны в сторону. Я сидел на полу около больного и изо всех сил старался удержать его, чтоб свести к минимуму возможный риск дополнительных травм.

«Не жилец…» – маячила у меня в голове мысль, но я упорно отгонял её.

– Женя, ты не торопись, поезжай плавно, – говорил я водителю, хотя он и без моей просьбы ехал очень медленно. – До асфальта доедем, а там рванём! По рации скажи, что мы тяжёлого везём, пусть опербригаду уже собирают, рентген нужен и лаборант.

На счастье в тот день дежурным врачом был заведующий хирургией Иван Владимирович Чуркин.

Когда мы занесли больного в приемный покой, Иван Владимирович, бегло осмотрев его, коротко сказал:

– Кислорода в операционной не хватит. Нужно баллоны новые подключить.

Человек, ответственный за замену кислородных баллонов любил выпить и жил далеко от районного центра. Искать его ночью в выходной день было не вариант вообще.

– Надо поменять баллоны. Сможешь? – спросил меня хирург.

Даже нисколько не задумываясь, я ответил:

– Да.

– Езжай на склад за кислородом.

Поехал, погрузил баллоны и поменял.

Больного взяли на операцию, но безуспешно. Уж больно тяжёлые были травмы.

У него была открытая черепно-мозговая травма, переломы нескольких рёбер и тот самый гемопневмоторакс, который развился от перелома ребер и разрыва лёгкого.

Он умер на операционном столе. Осталась жена и двое детей. А самое печальное, что никаких страховых гарантий у него не было, поскольку он не был трудоустроен. «Калы́мил», шабашничал то есть.

…

Был потом «разбор полетов». Я отчитывался по своим действиям на вызове сначала перед начмедом, потом перед главным, потом перед следователем, а на суде перед судьей. Тракториста судили за причинение смерти по неосторожности.

Валентин Акимович Кочнев всю свою жизнь прожил в селе. Проработал он в системе советского госстраха. Вооружившись офицерской планшеткой, он ходил по деревенским домам, собирая с односельчан страховые взносы, в основном, за домашний скот.

Никто из односельчан не понимал, зачем это нужно: страховать свой домашний скот? Ведь в случае, если корова или, например, хряк заболеет, то всё их лечение сводилось к «ампутации хвоста ближе к голове». Иными словами, скотину забивали и съедали, либо мясо шло на продажу, и ни о каких страховых выплатах никто и никогда не задумывался. Оно ведь в деревне как: «Не жалко, что своя корова сдохла. Жалко, что у соседа до сих пор живая».

За всю свою страховую деятельность Валентин Акимович ни разу не совершал процедуру страховых выплат. Только сбор взносов.