Влад Бобровский - Отличники. От других… Первая четверть

Маша набрала горсть камушков и швырнула далеко в море. Они падали в воду, громко булькая, как крупные капли дождя.

– Машка, ты не представляешь себе, какая ты! – я в восхищении не мог подобрать слов.

– Да ладно, давай лучше переодеваться, а то уже скоро семь часов. Я маме обещала к этому времени быть готовой ехать.

Мы перебрались к шезлонгам, и, пока Маша вытиралась полотенцем, я полез в карман шортов, вытащил свою монету, которую нашел раньше, положил перед девушкой.

– Смотри, Маш, у меня тоже есть для тебя сюрприз!

Я с нетерпением смотрел на подругу, вертя в пальцах ее монету. Она внимательно рассмотрела её, потом ту, что мне подарила.

– Ой, спасибо! Это тоже будет мой талисман. Нет, это будет наш с тобой секретный пароль. Смотри, я подарила тебе монетку 1869 года. Тебе ведь в этом году 16 лет исполнится?

– Да, через двенадцать дней.

Я посмотрел на её монету – на ней видны были цифры 1868.

– Я понял, эта монета – была выпущена сто лет назад на твоё шестнадцатилетие! – Радостно доложил я о своем открытии.

– Четырнадцатого февраля, если быть точной. Давай, это будет наша тайна?

– Что? Дата твоего рождения? – съёрничал я, и тут же мысленно обругал себя за несдержанность.

– Нет. Годы, отчеканенные на монетках. Не просто совпадение. Это ведь просто так не подделаешь. – Нисколько не смутившись, уточнила девушка.

Она достала из сумки какой-то квадратик и написала на нем несколько цифр.

– Держи, это мой домашний телефон. Звони, когда захочешь…!

Я кивнул и повертел в руках картонный прямоугольник. Это оказалась визитная карточка. На ней значилось: Морозова Анна Петровна, к.м.н. врач-офтальмолог. И два телефонных номера. Я бережно убрал её в карман

– Спасибо, Маша! Теперь мы не потеряем связь друг с другом.

– Я объясню тебе по телефону, как пройти к нашему дому, и мы встретимся в Ростове. Напиши свой номер. Ты не представляешь себе, как я рада нашему знакомству!

Я написал в протянутом блокноте адрес, телефонный номер, который с детства заучил наизусть по требованию мамы, чтобы не потеряться. И написал полностью свою фамилию, имя и отчество. Подумал, что правильно будет, чтобы и она знала, как меня зовут, а не только я её.

– Маш! – я посмотрел ей в глаза, – сегодня со мной случилось чудо! Я никогда и ни с кем не желал дружить так, как сегодня с тобой! Ты – правда, фея?

– Ага, скорее баба Яга. – Маша подмигнула мне и стала натягивать сапожок протеза. – Нам с мамой скоро идти надо, звонить Мишке. Уже почти семь часов. Мы поедем в город, на переговорный пункт. Папа, наверное, уже подъехал, потому что мама куда-то делась…

Она натянула джинсы, майку, надела кроссовки и собрала полотенца в сумку. Я помог ей встать на ноги, натянул на себя одежду, взял у неё сумку, и мы пошли к выходу с пляжа. По бетонной лестнице спускались Машины родители. Вместе они смотрелись очень мило и наблюдали за нами.

– Ну что, молодые люди, накупались? – громко спросил Фёдор Тимофеевич.

– Да. Маша отлично плавает и вообще, замечательная девушка. – Также громко выпалил я. – Мы договорились встретиться в Ростове.

– Молодцы, дети! Мы рады за вас. До свидания, Владислав! – сказала мама.

Анна Петровна взяла Машину сумку и пошла вперед к машине, потянув за собой мужа.

– Ну что, до завтра? – Девушка тронула меня за руку. – Не забудь маску. Мы поплывем на скалы нырять. Там должно быть очень красиво.

Маша снова улыбалась, и в лучах вечернего солнца глаза её излучали огоньки.

– Пока, Маш! Я завтра к девяти приду. Не рано?

– Хорошо! Отличное время, когда ещё не так жарко. К тому же, я – «жаворонок», люблю вставать рано утром и наслаждаться тишиной. И наблюдать, как просыпается Природа!

Она пошла к машине, и я снова залюбовался её стройной фигуркой с гордо поднятой головой.

Ночью, несмотря на усталость, я долго не мог уснуть. Снова и снова проигрывал в уме каждую минуту прошедшего дня. Каждое событие и впечатление, казалось, навсегда отпечаталось в моей памяти. Всё, что я считал для себя важным ещё вчера, сейчас мне казалось каким-то наивным, детским и несерьёзным. У меня не было слов, объясняющих произошедшую перемену, но я каким-то подсознательным чувством ощущал себя теперь повзрослевшим человеком, несущим ответственность за свои слова и поступки. Из памяти всплывали до сих пор абстрактные для меня фразы из взрослых фильмов, нравоучения родителей и учителей, призывающие быть таковым, и сейчас они укладывались в моём понимании в естественные законы жизни и взаимоотношений людей. Я с удивлением думал о том, что, наверное, не смогу уже разговаривать со своими школьными товарищами на те, глуповатые темы, которые были интересны нам ещё весной, играть в игрушки, которые были естественны для пятиклассников. Мне почему-то сложно было вечером разговаривать по телефону с папой. Я как будто бы стеснялся обсуждать с ним темы игр и развлечений, которыми мы с ним планировали заняться после моего возвращения домой. Этой ночью я подводил черту под своим детством. Подумал, наверное, тоже впервые в жизни о том, что хорошее и полезное для кого-нибудь я мог бы сделать? Попробовал распланировать завтрашний день и обозначил для себя два важных события: пообщаться с Машей и её семьёй утром на пляже и попрощаться с ней после этого так, чтобы оставить у нас обоих позитивный настрой, чтобы потом, в Ростове встретиться с ней снова. Я готов уже был ждать этой следующей встречи сколько угодно, терпеть оставшиеся дни в лагере и даже сделать что-то, чего обычно делать не любил. Например, заняться спортом. Хорошо, что мои мысли не могли прочесть ни сестра, ни мама, а то бы обязательно придумали для меня что-нибудь этакое.

Потом начал вспоминать, когда и где я ещё встречал инвалидов без ног или рук. Это были второстепенные герои советских военных фильмов, которых показывали, как правило, мельком, и будто стесняясь заставлять зрителя смотреть на изувеченных людей. Сейчас я стал понимать, что это была позорная особенность советской идеологии: относиться к получившим такие травмы, как к людям второго сорта, отнимая у них право осознавать себя равными с другими, здоровыми людьми. «Инвалидов у нас нет!», – заявил один советский чиновник иностранным журналистам, оправдывая отсутствие оборудования для облегчения общения и передвижения людей в инвалидных колясках по Москве перед Олимпиадой. Советский человек должен быть совершенным! Таких совершенных людей показывали чуть ли не в каждом фильме. Интервью с ними показывали в «Новостях». О них пели песни и писали книги. Но в жизни мне нередко встречались и другие. С раннего детства запомнились случайные встречи с такими людьми на улицах города. Когда мы ходили на парад Победы, я видел близко-близко героев войны в парадных кителях с орденами и медалями. Среди них было немало инвалидов. Многие – на костылях, с аккуратно заправленными за пояс пустыми рукавами или подвернутыми штанинами – они шли нестройными рядами вместе с другими ветеранами, и мелодичный звон их медалей ещё долго слышался у меня в ушах. Другие, зачастую довольно молодые люди, встречавшиеся мне на центральных улицах города, бродили или сидели у стен зданий, выглядели как нищие, а возможно, и были таковыми, поскольку не могли заработать на жизнь, как здоровые люди, и вынуждены были просить милостыню на городских площадях и перекрёстках, чтобы не умереть с голоду. Я не мог спокойно смотреть на этих несчастных, людей со страшными деревяшками вместо ноги или табуреткой с колесиками вместо обеих ног. Меня пробирала дрожь не только от их вида, но и от вида деланного равнодушия прохожих, демонстративно отворачивающихся или начинающих смотреть прямо перед собой при виде их. Я тоже делал так, боясь посмотреть им в глаза, и теперь мне стало очень стыдно за этот нигилизм перед девушкой, которая мне так понравилась, и которая ни секунды не дала мне повода подумать о ней, как о неполноценном человеке. Я начал думать, смог бы я выдержать испытание, выпавшее на долю Маши. Не найдя ответа на этот вопрос, заснул беспокойным сном.