Ольга Сурина-Чистякова - Абатские рассказы

Я закрыла калитку и постояла какое-то время, не веря, что меня действительно бросили. Мне было отчаянно больно признавать, насколько легко мной можно пренебречь. Остро я почувствовала себя на месте лишней родственницы, которая всем в тягость.

Вернувшись в осиротевший дом, который минуту назад звенел на разные голоса, я вошла в кухню. На столе, с которого второпях забыли убрать варенье и топленое масло после завтрака, стояла гора немытой посуды. Видимо, хозяева предполагали всё помыть по возвращении и не стали тратить время. Какое-то время мы с посудой смотрели друг на друга. Затем как-то само пришло на ум, что я как Золушка, которую не взяли на бал (дуновение ещё недалеко ушедшего детства) и я заплакала.

Я умылась в умывальнике над раковиной в кухне и огляделась. Перед тумбой валялись несколько кем-то оброненных цветных бумажек. Я подняла их и, не разглядывая, бросила в помойное ведро. На раковине, свернутая в несколько раз лежала серая тряпочка. Тут во мне взыграла гордость и я решила: «Что ж! Если меня не взяли на бал и не надо! Если я, как Золушка в этом доме, то перемою всю посуду! Когда они все вернутся и увидят, что во время их веселья, я трудилась за них, то им, конечно, станет очень стыдно за то, что они меня бросили!»

В неукротимой решимости исполнить свой «план мести», я стала оглядывать кухню в поисках тазика. Его видно не было. Я очень запереживала, что домочадцы могут вернуться раньше, чем я закончу с помывкой, и эффект будет не тот. Я вышла на улицу. Внимательно оглядев ограду, увидела большой желтый металлический таз у забора. Притащив его в дом и налив доверху холодной воды из ведра, серой тряпочкой с раковины я тщательно перемыла всю посуду (даже сковородки и большую кастрюлю, в которой заводили тесто на блины). Потом всё вытерла махровым полотенцем, висевшим на двери, и убрала на полки. В дополнение я вытерла со стола, поставила в ряд табуреты и, очень довольная собой, осталась ждать хозяев. Ждать пришлось недолго.

Когда все приехали и стали расходиться по комнатам и переодеваться после купания, я, как ни в чем не бывало, сидела и читала. Когда женщины и дети собрались на кухне и стали накрывать стол к обеду, я, как бы случайно, прошла мимо. Тетя Галя окликнула меня.

– Спасибо, Оленька, что перемыла всю посуду! А то мы с этими ягодами так намаялись, … а тут уже обедать пора. А скажи, ты какой тряпкой посуду мыла?

Я с гордостью указала на серую тряпочку на раковине под умывальником.

– А в каком тазике? – почему-то не унималась тетя Галя.

– На ограде у забора взяла. А вытирала вот этим полотенцем – кивнула я на дверь.

По тому, какой дикой гиеной взвизгнула в истерическом смехе моя двоюродная сестра, я поняла, что что-то не так.

Как оказалось, посуду я вымыла в тазике, из которого обычно мыли полы в доме и бане. А тряпку использовала, которой сморкали детям сопли. После чего тщательно вытерла всё полотенцем, которое вчера использовал в бане дядя Витя. Стыдно было невероятно. Все надо мной смеялись, хоть вины в том, что я сделала, не было никакой.

Тетя Галя открыла шкаф и показала мне, где стоит нужный тазик для мытья посуды, а также подходящие тряпки. Я же внутренне тут же дала себе клятву: откусить себе руку, если ещё раз решу делать что-то в доме, без ведома хозяйки.

Вся семья снова и снова пересказывала мой поступок, как хороший анекдот, который с каждым новым разом обрастал новыми подробностями. Мне было тошно, я не знала куда деться. На меня никто не злился и не обижался, все дружно перемывали посуду, которую я уже «помыла», шутили и дурачились.

Позднее я понуро сидела на лавочке и отмахивала приставучих комаров, когда все в доме всполошились: пропали билеты на самолет у племянницы тети Гали. Она начала собираться в дорогу (выезжать предстояло на следующее утро) и обнаружила пропажу. Она с мужем и двумя детьми так долго планировали эту поездку и вот, Юг «накрывался медным тазом». Все бросились искать пропавшие билеты и перерывать дом верх дном. Я нехотя присоединилась к всеобщей суматохе, но, не представляя, что именно я ищу, не особенно старалась. В значительной степени я даже была рада, что произошло что-то важнее моего поступка и все оставили, наконец, меня в покое.

Спустя пару часов бесполезных поисков, все сидели на кухне и пытались принять тот факт, что никто ни на какой юг не едет. Все были непривычно молчаливы и не знали, что ещё предпринять. Под вечер билеты на самолет нашлись так же внезапно, как и пропали: дядя Витя понёс выносить помойное ведро и они всплыли на поверхность.

В дом опять вернулось веселье: много шутили и громко смеялись, радуясь, что всё обошлось. Все гадали, как билеты могли угодить в мусор, что бы было, если бы они не всплыли?

О моем поступке с посудой совсем забыли и обсуждали только предстоящее путешествие гостившей у них семьи. Я благоразумно умолчала, что цветные бумажки, которые оказались билетами на самолет, бросила в помойное ведро я, искренне полагая, что, так как сделала это случайно, а также без последствий, то не стоит привлекать к себе внимание. «Для одного дня насмешек достаточно», – твердо решила я.

Качуля

Проводя каждое лето в Абатске по два-три месяца, я ежедневно маялась от скуки и думала, чем себя занять. В деревне в советское время никто не забивал себе голову: как бы развлечь ребенка. Ребенок здоров, одет, обут, накормлен, для прогулок – ограда, из друзей – соседские ребятишки. Бабушка вставала рано, в четыре утра, и принималась за хозяйство. После обеда она обычно ложилась поспать на час, затем снова занималась домашними делами и спать ложилась рано – в восемь вечера. Я просыпалась около девяти, завтракала и до обеда была предоставлена сама себе. Когда наступал дневной тихий час, я бродила или сидела возле бабушки и ждала, когда она проснется.

Самое унылое время был вечер. Телевизор старенький постоянно рябил, выдавая тусклую черно-белую картинку. Это могли быть новости или какой-нибудь скучный взрослый непонятный мне фильм. Днем телевизор не включали, под предлогом того, что он «перегорит». В семь вечера запиралась калитка ограды на задвижку-трубу, двери в дом закидывались на крючок. Дед Семён спал в комнате-кухне, где стояла большая русская печь, бабушка спала на скрипучей панцирной кровати в комнате, я – напротив, на старом полуразваленном диване, пружины которого давно повыскакивали в нескольких местах и неровными валунами таранили мне спину. Чтобы устроиться на ночь приходилось долго возиться, располагаясь таким образом, чтобы вылезшие пружины не пихали меня в бок.

Бабушка перед сном всегда читала молитву. Это было странно, ведь я была некрещёный октябренок, и дома такого от родителей никогда не слышала. Я считала это почти колдовством, заговором и не понимала, как взрослая бабушка, прожившая всю жизнь в Советском Союзе, верит в эти сказки о боге. Бабушка начинала неистово храпеть.