Даниил Бравцев - Безымянный подросток с окраины города

Она перебила тишину. В какой-то момент Андрей услышал:

– То есть, это всё началось из-за того, что тебе просто не понравилось поведение Колынова?

– Он оскорблял учительниц, мам. Он поливал их тоннами грязи и…

– То есть, тебя отчислили из-за того, что ты решил перевоспитать человека?

О чёрт. На последнем слове её голос дрогнул. Слёзы на заставят себя долго ждать. Вон, глаза уже блестят. Ну зачем нужно было всё так красочно описывать?!

– Мам, кто-то обязан был поставить его на место. Кто-то…

– Господи! Андрей, ты себя слышишь?! – Она посмотрел на него, на него посмотрели сотни морщин, и всем сердцем Андрей пожалел, что начал этот разговор. Лучше бы остался на крыше. – Я думала, повод действительно был серьёзный, а ты это начал из-за своих тараканов в голове. Теперь нам тебя обеспечивать! Ты! Ты.. Ты!

Маму словно сорвали с цепей. Когда с блеклых, давно погасших глаз сорвались слёзы, она вскочила и схватила первое, что попалось под руку, – скалку. Схватила и начала лупить ею сына, пока сама сотрясалась от каждого удара плача. Он бил её изнутри, поэтому мама, не в силах сдержать себя, перенаправляла боль на сына. Первый удар пришёлся по голове, потом Андрей поднял руки и стал блокировать скалку костями и мышцами.

Мама плакала. Плакала и лупила его – не сильно, но синяки останутся. Но Андрею было намного больнее от каждого маминого всхлипа, от каждого маминого «Негодяй! Мерзавец! Позор!», чем от ударов скалкой. Он молча переносил один за другим, пока их поток не иссяк, а мама без сил не рухнула на стул. Она отбросила скалку (та покорно откатилась к батарее) и закрыла лицо руками.

Из-под ладоней раздался слабый, приглушённый голос:

– Ты понимаешь, что ничего не добился? Что Колынов так же будет оскорблять учителей! Ты это понимаешь?!

– Зато каждый раз, когда он только подумает об этом, то будет вспоминать меня и ремень на шее.

– Но он учится! – Мама ударила по столу и вцепилась в Андрея взглядом. – Он учится, а ты – нет! Тебя отчислили, ещё не дошло? Ты проучился в Кадетском Корпусе шесть лет из семи, чтобы тебя выгнали как последнюю шавку? Ради этого ты учился? Ради этого я в ногах валялась у всех начальников, чтобы тебя приняли, потому что ты не добрал два грёбанных балла! Ради этого я так старалась?!

Андрей уставился в пол. Он пытался подобрать слова, чтобы ответить маме, но мысли никак не хотели соединяться во что-то целое, а роились в голове, захлёбываясь в волнах приливающей крови. Андрей не знал, что недобрал два балла при поступлении, карта вскрылась только сейчас. Выходит, может быть и ещё что-нибудь, оставшееся для него тайной?

– Ты же прекрасно понимаешь, что у нас мало денег. Тебе семнадцать лет, Андрей, тебе надо много есть, а откуда у нас столько денег на продукты? Где мы возьмём деньги на содержание тебя?

– Папа много зарабатывает.

– Да папа… – Мама прикрыла лицо рукой и замолчала. Просидев полминуты в тишине, она продолжила: – Папа и так всех нас обеспечивает. Он работает не покладая рук и каждый раз…

– Я навёл справки на днях, мне стало интересно. В увольнениях я немного порылся в ваших счетах и кое-что понял. Учитывая папину должность… его оклад как минимум вдвое должен превышать тот, что он приносит домой. Ты хранишь все чеки в пальто, я выписал суммы в блокнот и увидел, что получается не так много, мы могли бы покупать больше. Если учесть коммунальные услуги и остальные платы, должно оставаться около тридцати-сорока тысяч каждый месяц. Тебе не интересно, куда папа прячет эти деньги?

– Ты не имеешь права так говорить об отце.

– А он имеет право обманывать тебя, принося домой половину, а может и треть зарплаты? На какие деньги вы будете содержать меня? Так спроси у папы, может, он знает!

– Сам спроси! Это тебя отчислили, и только ты в этом виноват! Сам иди к отцу и спрашивай!

Именно в этот момент во входной двери провернулся ключ, и через пару секунд на порог квартиры опустилась нога в лакированной, блестящей в ядовито-жёлтом свете туфле.

Домой пришёл отец.

Глава 3

Самая счастливая женщина в мире

Первый день в школе.

На улице похолодало, поэтому Андрей накинул поверх свитера куртку и даже надел шапку, что по его меркам было высшей мерой заботы о себе. Конец сентября выдался холодным, изо рта уже шёл пар, а оттого курить на морозе было ещё приятнее. Андрею нравилось втягивать в себя табак, в то время как воздух, слабенький ветер покалывали кожу на лице. Он затягивался уже второй сигаретой за утро, хотя стрелки на часах ещё не добрались и до половины девятого, но ему было плевать. Захотел – затянулся. А на собственное здоровье Андрей давно положил. Все кладут, так чего ему беспокоиться о самом себе?

Андрей посмотрел на вывеску метро, ещё минуту понаблюдал за входящими и выходящими из него людьми (вон ту, в чёрных лосинах, я б отодрал) и кинул сигарету на пол, размазав кроссовкой по асфальту, после чего зашагал в направлении школы. Она находилась в ста метрах от метро, а потому уже в вагоне можно было встретить группу смеющихся девчонок, доделывающих домашку или целующихся со своими парнями. Губы Андрея ласкала только сигарета, поэтому всякий раз он отворачивался, когда видел целующиеся парочки. Его воротило от этого.

У входа в школу стоял Коля. Прислонился к одной из многочисленных колонн, украшающих вход здания, и ждал Андрея – кого же ещё он мог ждать? Они стали единственной опорой друг для друга в новом обществе, которое ещё неизвестно как их примет. Но Андрею большего не надо. Ему достаточно этого засранца в светлой, под цвет золотистых волос куртке, стоящего у входа в школу, не желающего заходить в одиночку.

Как только Коля увидел его, то отлип от стены и пошёл навстречу. Через секунду он обнял Андрея, и вдвоём они простояли в объятиях друг друга какое-то время.

– Ладно, это уже похоже на гейство, – Коля улыбнулся и отпрянул, но почти сразу же улыбка его исчезла. – Что за синяк? С кем опять подрался?

– Да, – Андрей отмахнулся, – неважно. Пойдём лучше в школу. Сегодня первый день, нам нельзя облажаться.

Они зашагали ко входу.

– Так откуда синяк? Мне-то можешь рассказать, amigo.

– Я повторяю: неважно. Как будто синяки – редкость на моём лице.

– Отец, что ли, ударил?

Андрей резко остановился. Медленно повернулся к Коле, и в его карих глазах, в глубине чёрных зрачков зашипел гнев. За потрескавшимися губами стиснулись зубы, мышцы на шее натянулись подобно канатам. И даже девушки, также шагавшие в школу, замерли, когда увидели, как один юноша посмотрел на другого.

– Ладно, я понял, – Коля поднял руки вверх, как бы показывая, что он безоружен. – Засуну язык в задницу и не буду задавать глупых вопросов.