Юлия Табакарь - Шкаф. Метафорические рассказы

Зельд категорически отказался возвращаться на остров и умолял оставить его на корабле. Будучи честным человеком, он предупредил ученых, что он приносит одни несчастья и что всё, к чему он прикасается, превращается в пепел. Посмеявшись, ученые разрешили ему остаться до возвращения на материк. А когда мальчишка выздоровел, его отправили работать над обедом. Однако предсказания в очередной раз сбылись. Спустя два часа Зельд в отчаянии предъявил почерневшую от усердной готовки рыбу.

Ужас перед собственными преступлениями был ядовит и вязок. Юноша винил себя буквально во всем. Он говорил много, будто до сих пор его речь, полная витиеватых пословиц и легенд, была перекрыта плотиной, которую теперь прорвало. Англичане садились возле Зельда и старательно записывали в свои фольклорные путевые заметки его необычайно красочные и трагические рассказы. Как мальчишкой он дул в трубочку из сорванной травинки и поднял сильный ветер, который унес с веревки во дворе папину рубашку. Как он бежал за ней и увидел в траве змею. Как рассказал об этом всем соседям и над ним смеялись два дня, ведь на острове никогда не было змей. Смеяться перестали, только когда змеи появились даже в домах. Смотрели с тех пор на него косо и с подозрением. Люди верили, что змеи на островах появляются только тогда, когда темные силы бросают их прямо с неба.

Зельд говорил, ученые писали. Все в этом мире было ему подвластно и в то же время постоянно выходило из-под контроля. И он не мог научиться управлять этим правильно, не находил себе места и очень хотел бы больше не причинять никому вреда.

– Но в чем же ты виноват, Зельд? – спросил самый старший в команде ученых, которому вдруг стало жаль этого суеверного мальчишку. – Ведь не ты подкинул этих змей. И не ты убил тех моряков…

– Но я убил мать! – выпалил Зельд и вдруг поник, словно от удара. – Так говорил отец, когда был пьян. Она умерла в родах, потому что я был слишком большим.

В комнате воцарилась тишина, никто больше не записывал в блокноты.

Зельд выбежал из каюты. Он был сердит на отца, на мать, на соседей, на змей, моряков, ученых, рыб и море. Силясь не расплакаться, он сдвинул брови и с вызовом посмотрел наверх. По небу ползли черные тучи. Надвигалась буря.

Когда солнце скрылось за горизонтом и повеял теплый ветер с юго-запада, наполнивший городские переулки ароматом моря, миндаля и душистого османтуса, Амвросий и Катарина взошли по терракотовым ступенькам к алтарю. Они сели на холодный глиняный пол. Перед ними на каменном возвышении стояли весы с большими плоскими чашами. Амвросий глубоко вздохнул. Катарина, взглянув на мужа искоса из-под густых черных ресниц, решительно положила на одну из чаш весов все свои жертвы.

– Ради тебя и детей я оставила учебу. Я могла быть счетоводом и писала бы палочкой на дощечке, сколько овец и баранов у богатого господина с соседней улицы. Но я забыла о своих интересах, о самореализации и сложила всю свою жизнь к твоим ногам.

– Зря ты это сделала, дорогая жена, – ответил Амвросий. – Когда ты не стала счетоводом, богатый господин с соседней улицы не досчитался одной овцы.

– Я терпела твои глупые шуточки, Амвросий. Взяла на себя все хозяйство. Ты никогда не помогал мне.

– Ты не просила. Я всегда к твоим услугам.

– Тебя никогда нет дома. Я отдала тебе лучшие годы. Я была пальмовым листом, на котором ты писал свои желания. Ты сказал, что твоей жене не пристало плавать на спине в тонких одеяниях в прозрачных водах, и я прислушалась к тебе, хотя в эти счастливые минуты, лежа на волнах, я чувствовала под своей спиной силу Посейдона и полной грудью вдыхала целый мир.

– В этом-то и проблема…

– Ты сказал, что я должна перестать носить короткие туники, и я сшила из них платья для наших девочек. А сама ходила в одежде, которую нужно разматывать целый день, прежде чем догадаешься, мужчина я или женщина.

– Ты слишком красива, чтобы ходить раздетой.

Амвросий положил на весы свою верность.

– Я выбрал тебя, женщина, ты стала матерью моих детей.

Но Катарина убрала с весов легкую, как перышко, верность.

– С другой раздетой женщиной ты проводил ночи.

– Никогда.

– Сегодня я вырвала из ее головы кудрявую прядь.

– Угхм…

– И я пришла сюда, чтобы принести еще одну жертву.

– Всемогущий Зевс… – пробормотал Амвросий.

– Есть мужчина, который полюбил меня. Его ухаживания будто возродили мое сердце. Я вспомнила, что я женщина, я увидела дорожку в саду между оливковые деревьями в лунном свете, и будто мир шагнул мне навстречу, когда… Но я отказалась от него. Ты предал меня, а я предала себя. Я большим пожертвовала.

Амвросий поперхнулся, чувствуя себя в ловушке хуже, чем у ростовщиков с главной улицы. Он молча поднялся и в задумчивости ушел.

– Зевс, накажи недостойного!

Но Зевс так и не появился. Вечно где-то шляется.

Во сне к ней пришла дочь Афродиты в странном обличье. Была она с короткой стрижкой, в белом платье из тонкой ткани с обнаженной спиной, с лучезарной божественной улыбкой. Она сидела в саду, вокруг порхали желтые бабочки и садились ей на руки и плечи. Рядом лежали жертвы Катарины.

– Так мои жертвы приняты? – спросила Катарина.

– Нет. Это так не работает. Пойди к алтарю и забери все, что ты положила. И будь наконец-то счастлива.

Багажа было столько, что таксист, вынимая вещи из машины, смотрел на молодую женщину с нескрываемым удивлением.

– Надолго уезжаете? – уточнил он.

– Сложно сказать, – улыбнулась она.

– Куда летите?

– Еще не решила.

Таксист взглянул на стоявшие в пешеходной зоне вещи, пожал плечами, сел в машину и уехал, а она подкатила багажную тележку и сложила все пять чемоданов один на другой.

Уже месяц ей не давало покоя это настойчивое желание – лететь. Вот только куда?

В аэропорту царила суета, все спешили на свои рейсы. Она подошла к табло. Вариантов было много: ближайший – в Серую жизнь, чуть позже – в Успешную карьеру, дальше – Счастливая семейная жизнь, Долгие отношения с женатым мужчиной, Творческий взлет и даже Посвящение в тибетские монахи.

Хотелось, конечно, счастья.

Она подошла к кассе, где сидела приветливая женщина средних лет.

– Я хочу купить билет в Счастливую семейную жизнь.

– Вам повезло, только что сдали один билет. Он последний.

– Чудесно! Тогда я лечу туда! – обрадовалась она, взяла билет и в приподнятом настроении покатила свой багаж на регистрацию к стойке 10. Это было нелегко. Каждый шаг давался так тяжело, словно она передвигала слона. В очереди, как ни странно, был всего один человек. Он получил посадочный и, улыбнувшись ей, скрылся из виду.