Татьяна Вяткина - Мир в душе. Рассказы

Босые пятки обжёг холод деревянного пола, хотя на улице набирал силу очередной жаркий летний день. Пол в комнате не прогревался из-за ямы под ним, служившей зимой погребом для картошки.

– Проснулась, паненка? – бабушка радостно захлопотала возле печи. – Умывайся, скоро снедать будем. Беги, зови деда.

В слово «паненка» бабушка вкладывала всю свою любовь и радость за действительно панскую жизнь, доставшуюся внукам, по сравнению с её тяжелой долей.

Родилась она за пять лет до революции. Испытала всю неустроенность революционных дней, перешедших в гражданскую войну, коллективизацию. Вышла замуж по любви за красавца Платона. Но не успели молодые нарадоваться друг на друга – дифтерия безжалостно забрала мужа, оставив её одну дожидаться рождения ребенка. Родилась дочь. Через пару лет вышла замуж во второй раз. К июню 41-го года за её юбку держались уже трое ребятишек. Война добавила в копилку жизни страх и неустроенность, подорвала здоровье, однако после войны родились еще две дочки. Так и промчались лучшие годы жизни в вечных хлопотах за выживание.

Капли утренней росы холодили ноги Лиды бегущей за ворота. На лавочке возле палисадника под развесистой вербой сидели дедушка с соседом.

– Дедушка, бабушка завтракать зовет!

– Ну, пойдем, пойдем…

По дому разносился аромат вареной в печке картошки с пригаркой, жареного сала с яичницей, нарезанных молодых огурчиков, залитых водой и посыпанных чесноком и укропом.

Стукнула калитка и по двору прошла Дмитриевна. Никого не удивил ранний визит соседки, скорей было бы странным, если бы Дмитриевна, деревенская учительница начальной школы, расположенной прямо напротив бабушкиного дома, не заглянула с утра.

Небольшое одноэтажное деревянное строение отличала от других деревенских домов деревянная обрешетка. Наверное, сначала у сельсовета имелись какие-то глобальные планы насчет школы, но повальный отъезд молодежи из деревни, не хотевшей повторять тяжелую родительскую долю, привел к падению рождаемости, количество деревенских учеников катастрофически уменьшалось год от года. Скорее всего, это и явилось причиной оригинального вида фасада. Лиду в детстве не удивлял вид здания. Казалось, деревенская школа так и должна выглядеть. Здание имело два входа: один – вход в школу, второй – в жилище учительницы. В школе учились немногочисленные дети из близлежащих деревень.

Запах этой школы Лида помнила до сих пор. Елена Дмитриевна приглашала её приходить за книгами в библиотеку. Библиотекой служил шкаф с книгами, стоящий в классе. Лида любила заходить в небольшую комнату со старинными крепкими партами, металлической круглой печкой и выбирать книги в шкафу. В классе витал запах старых книг, чернил, сырости. От принесенных в дом бабушки книжек тоже веяло тем же запахом, отчего казались они вдвойне интересней.

Сказочным представлялся школьный двор, заросший травой и высокими деревьями. Ничто в нем не напоминало двор городской школы с его асфальтированными площадками, дорожками, ухоженными клумбами. В этом школьном дворе царила естественная зелень некошеной травы и огромных деревьев. Очень таинственно смотрелись старые школьные парты, которые почему-то стояли под ветвистыми деревьями, словно их выгнали с урока за плохое поведение. Лиде нравилось сидеть за ними, хлопать громоздкими крышками, заглядывая в глубину парт, каждый раз надеясь найти там что-нибудь оставленное необыкновенными деревенскими учениками. Учиться в такой школе, по её мнению, могли только необыкновенные дети, и только «понарошку».

Не только школа казалась не настоящей, но и сама учительница Елена Дмитриевна. Она абсолютно не походила на городских учителей. С одной стороны, в ней присутствовала учительская строгость. Не похожая на остальных жителей деревни своим внешним видом, хриплым голосом, речью, она все же была необыкновенно доступна. Доступна хотя бы тем, что могла вот так запросто зайти в дом или просто посидеть на скамейке вечерком с соседями, свободно общаясь со всеми, чего никогда не позволяли себе городские учителя. Окружённые ореолом таинственности, они выглядели необыкновенными людьми. С трудом верилось, что организм у них функционирует так же, как у какой-нибудь поварихи Ивановны. А кроме этого Дмитриевна курила! Курила запросто, никого не стесняясь!

Дмитриевна была немолода, двое ее сыновей жили в областном центре, хозяйства она не держала. Лида задумалась: «Как же она жила большую часть своей жизни в деревне? Что чувствовала? И уж точно не могла даже в страшном сне представить, приехав с двумя сыновьями-малолетками учительствовать сюда, что по прошествии сорока лет её сын Олег станет «последним могиканином деревни»…

Летний день набирал силу. Дедушка ушел на ферму, бабушка крутилась по хозяйству. Лида в силу своих детских возможностей пыталась ей помогать, хотя бабушка всё время говорила: «Не трэба, иди лепей гуляй пакуль малая. Ну, кали хочацца, дык парви траву на цыбули». Теперь Лида понимала, что только лук бабушка могла доверить ей. Невозможно спутать его сочные зеленые перья с сорняками.

А сколько удовольствия доставляло Лиде кормление поросёнка! С едва сдерживаемым страхом и одновременно с любопытством Лида смотрела, как бабушка открывает засов сарайчика и тазиком с едой отпихивает поросенка от входа, затем ставит тазик на пол и поросенок, аппетитно чавкая, похрюкивая, разбрызгивая свой вкусный обед, начинает трапезу. Разве ел бы с таким удовольствием кто-нибудь невкусную пищу? Днем Лида бросала в его сарайчик через не застекленное окошко лебеду, сорванную в огороде. Поросенок, посапывая, вставал с пола и, хрюкая от удовольствия, ел траву. В окошко видна была только его спина, поросшая белесыми волосами.

Но когда дед выпускал поросёнка во двор немного порезвиться, Лида немедленно заскакивала в дом и глядела в окно на розово-белесый ураган, который, визжа от восторга, носился по двору, а куры с диким кудахтаньем разбегались и разлетались от него в разные стороны!

Один раз в неделю в деревенский магазин привозили свежий хлеб. В деревню задолго до прихода машины с хлебом стекались окрестные жители. Единственный магазин обслуживал пять таких же небольших деревень, находившихся в радиусе четырех-пяти километров. Объединял деревушки не только магазин, но и совхоз, в который они входили. Магазин служил своеобразным клубом встреч. Время до привоза хлеба за разговорами проходило незаметно. И вот, поднимая тучи пыли, по песчаной дороге к магазину подъезжала машина. Время останавливалось. Думалось, магазин никогда не откроется, продавщица целую вечность потратит на прием товара, а аромат свежего хлеба так и останется за закрытыми магазинными дверями и только продавщица сможет им наслаждаться. Но нет! Двери открывались, и начиналась торговля. Черный хлеб покупали оптом – не меньше десяти буханок. Белые батоны брали меньше, баранки уходили вязанками, а венчал все это великолепие бумажный кулек с карамельками. Хлеб выносили из магазина в огромных веревочных сетках, кое-кто нес свои покупки на плечах в постилках, завязанных крест-накрест. Через день-два зачерствелый хлеб добавляли в пойло для коров и в похлебку поросятам. Куры тоже клевали размоченный хлеб. Сельским жителям, живущим на земле, выгоднее было кормить скот хлебом. Выращенного на небольших приусадебных участках зерна не хватало, а за комбикормом в город не наездишься, да и не натаскаешься в руках. Личного транспорта, кроме велосипедов, у основной массы сельских жителей не было. Не разгонишься за пятнадцать километров в город, да и что можно привезти на велосипеде? Вспомнились страшилки учителей, рассказывающих о дорогом и невкусном американском хлебе, их призывы бережно относиться к бесплатным кускам хлеба, всегда в достатке лежащим на отдельном столе в школьной столовой. В наши дни сложно представить бесплатный хлеб в столовых и ресторанах. Студенты, и не только они, покупали стакан чая за три копейки и так доживали до стипендии.