Людмила Герстен - Прощай, рак. Борьба за выживание и прощальный танец со смертью

Я кинулась искать информацию об этой странной болезни в интернете. Надеялась найти что-нибудь утешительное. Мне нужна была хоть какая-то надежда. Я чувствовала и верила, что хоть что-то должно быть. Но, к сожалению, все мои поиски оказались напрасны – ничего положительного обнаружить не удалось. Лучевая терапия и морфин, которые нам назначали, не приводили к выздоровлению.

Вся эта картина выглядела настолько печально, что дальше читать не хотелось. Я с треском захлопывала ноутбук и спрашивала себя, зачем вообще это смотрела и читала – одно сплошное расстройство, да и только. Лучше б всего этого и не знать.

Ничего, абсолютно ничего хорошего и обнадеживающего. Статистика была ужасна. Но… в душе все равно трепетала надежда – неизвестно, на что, но она была. По своей натуре я человек оптимистичный и всегда верю в лучшее, но в то же время тревога не покидала меня.

Боль усиливалась с каждым днем, и однажды Катерина оценила ее на СТО баллов. Она кричала и плакала. Я ломала голову: чем же, ну чем еще я могу помочь своей крошке?! До принятия очередной дозы морфина мы высчитывали каждую минуту. Каждый час отмечали галочкой в таблице и с нетерпением ждали следующую, опасаясь ее превышения. После каждого приема устанавливали будильник для принятия следующих препаратов, хотя он нам был и не нужен: мы не сводили глаз с часов, считая, сколько еще осталось продержаться до минуты, когда можно будет хоть как-то унять эту ужасную боль, а они, как будто назло, шли невыносимо медленно.

Напряжение и страх нарастали. Это чувствовал и Павлуша, хотя находился от нас далеко-далеко. Как же нам его не хватало! Понимание того, что мы ничем не можем помочь нашей маленькой принцессе, пугало все больше и больше.

Особенно трудно было в моменты, когда Катерина кричала от страшной боли:

– Мамочка, мне больно, очень больно, помоги мне, пожалуйста, помоги!

«Что делать и чем помочь?» – соображала я и не находила ответа, но надо было быть сильной, чтобы как-то ее успокоить. Обнимала дочку и с любовью приговаривала, едва сдерживая слезы:

– Скоро, малышка, скоро тебе будет лучше, – это единственное, что приходило в голову.

Я должна была демонстрировать дочери мою уверенность, чтобы она не теряла веру и не сдавалась. Нельзя было показывать свою беспомощность.

Но когда нервы сдавали, убегала в ванную комнату и плакала. Слезы лились в три ручья. Приходилось стискивать зубы, чтобы меня никто не слышал. Придя в себя, спокойно выходила из ванной, делая вид, что ничего не произошло. Не хотелось еще больше беспокоить детей. Давалось мне это невероятно трудно, но я была единственным человеком, кому они доверяли.

Короткий звонок из далекой Америки поднимал настроение у Катюши и был спасением на какое-то время – она очень сильно тосковала по брату. Ведь он был ей, как папа, всегда заботился о ней, особенно если меня не было дома. Каждый разговор с ним вызывал огромную радость. В этот момент она даже переставала плакать. Казалось, это общение помогало забыть о боли – пусть и на несколько минут, а может, она просто терпела. Веселыми шутками сын мог заставить сестренку улыбаться.

Пока они говорили, я снова уединялась – хотелось скрыться от всех, отпустить тяжесть, которая угнетала мою душу, ослабить петлю на моей шее, выплакаться и облегчить груз страданий.

Наревевшись, посылала Павлу сообщение о том, что мне уже лучше и я могу вернуться к Катерине. Он заканчивал разговор, а я снова присоединялась к дочке с вопросом, о чем говорили. Когда я не могла передать эстафету Павлу, то на помощь всегда приходил Клим. Таким образом, мы подбадривали Катерину всем, чем могли, то вместе, то попеременно. Так проходили дни, сменяя друг друга.

Старший сын продолжал поддерживать нас, заботился о сестре, плакал от волнения и переживал. Разговаривая с ним по телефону, я слышала, как дрожит от слез его голос. Но в разговоре с сестренкой он сдерживался – знал, что должен быть сильным и оптимистичным. Забота моих детей друг о друге радовала меня и делала счастливее. Возможно, потому что в нашей семье отсутствовал отец, Павлуша часто брал эту роль на себя, заботясь о своем младшем брате и сестренке, особенно в мое отсутствие, иногда любил и покомандовать.

Павел – умный и талантливый подросток, зрелый не по годам. Среднюю школу закончил на год раньше положенного, перескочив один класс, и поступил в лучший ирландский вуз в Дублине – колледж Тринити (Trinity College) и в то же время был зачислен в Калифорнийский университет Ист-Бэй (CSUEB East Bay). В семнадцать лет, будучи еще несовершеннолетним, принял решение отправиться в одиночку в Соединенные Штаты, чтобы продолжить образование, не зная никого в этой стране и самой страны. Я не могла быть рядом с ним! А как бы хотелось разделиться надвое, но я одна, детей трое, и выбора нет – я должна быть рядом с двумя младшими детьми. Когда старший сын уехал, появилось странное ощущение. Мы никогда не расставались так надолго. К этому сложно было привыкнуть. Но настало время принять тот факт, что мой сын вырос: я должна полностью доверять ему, верить, что все будет хорошо, и транслировать свою положительную энергию. Этого достаточно, чтобы отпустить своего ребенка по другую сторону Атлантического океана добиваться своей цели.

С того момента, когда мы вернулись из Испании в Ирландию, связь с отцом Кейт поддерживалась постоянно. У него была возможность связываться с врачами в Барселоне, так как он жил неподалеку, в Таррагоне. У нас, конечно, были наблюдающие девочку врачи, но ближайшее детское онкологическое отделение находилось в Дублине – в трех часах езды на машине. Основной контроль и само лечение радиотерапией происходило в Испании, поэтому мнение испанских врачей мы всегда спрашивали для большей уверенности.

– Состояние Катерины ухудшилось. Требуется срочная госпитализация в Касльбар, это недалеко от нас, – сообщила я с тревогой Карлосу.

– Что случилось? – забеспокоился он. – Завтра срочно поеду в больницу Валь д’Эброн, узнаю, почему ей плохо и что нам делать.

Мы легли в больницу. Доктора начали подбирать новое лечение. Я не думала ни о чем плохом, но сомнения и неуверенность оставались. Ничего конкретного нам не говорили. От испанских врачей-онкологов отец тоже не получил четкого ответа.

– Мы сделали бы то же самое, – отвечали они. – Мы назначили бы те же самые лекарства, что и в Ирландии.

Карлос не знал, что делать. В очередной раз отправился к заведующей отделением онкологии доктору Гальего, с которой обычно мы больше всего беседовали и к которой чувствовали большее доверие. Взволнованно и чуть не плача Карлос потребовал от нее дать честный ответ: что же все-таки нас ожидает? И тогда доктор Гальего наконец-то решилась рассказать правду и произнесла ужасный вердикт. Неожиданный вердикт. Вердикт, который лучше было бы и не слышать: