Андрей Драченин - Кружево дорог

Наконец детишки слегка притомились. Одна из девочек постарше сказала:

– Если ты в деревню к нам идешь, тебе так нельзя. Надо платьишко одеть.

Тут Злыдня осмотрела себя и вспомнила, наконец, слова бабушки о шкурке.

– Так. И где мне его взять? – озадаченно сказала Злыдня.

– Мы тебе принесем. В травке пока спрячься, – сказала за всех, поднявшая вопрос о платье, девочка. И убежали всей звонкой ватагой.

Осталась Злыдня одна. Завалилась в высокую траву. Начала в небо смотреть. Хорошо было внутри. Мысли вредные разбежались и не получалось к ним вернуться. Вот вроде бы и надо позлиться, прямо хочется, а не получается. Всю злость возня ребячья разогнала. И бабушка говорила, что доброй не сложно быть. М-да.

Пока в синеву бездонную залипала, вернулась старшая девчушка. Одна. Платье принесла. Длинное, до земли. И косыночку. Одела Злыдня обнову, подол одернула. Косынку повязала. Если хвостом не дергать и к зубам не присматриваться, девица и девица. Девчушка в кулачок прыснула и убежала, помахав на прощанье. Ну а Злыдня спокойно к деревне пошла.

*****

Наконец дорога вывела Злыдню к деревенской околице. Солнце к тому времени уже за полдень перевалило, обед миновал. С краю деревни у дома с полуразобранной крышей о чем-то горячо беседовали высокий плечистый парень в усыпанной трухой и прелой соломой одежде и одетая в простое повседневное платье девушка. Правда, горячился больше парень. Девушка показывала сломавшуюся прялку, судя по всему, обращаясь с просьбой о починке. Парень что-то выговаривал, поминутно тыкая пальцами в сторону крыши и раздраженно размахивая руками. Казалось, облако темное, гневное сгущается вокруг.

«Вот это да! – подумала Злыдня, – Вот бы мне он так… Ох разгулялась бы…»

И уж было направилась увлеченная мыслью о восстановлении женской справедливости вносить свои способности в расклад сил. Но остановилась.

– Устал, милый? Дак давай отдохнешь, покормлю тебя, – спросила заботливо девушка, без всякой колкости в голосе и по плечу парня рукой ласково провела. Светя теплотой в глазах.

Как конь ретивый на скаку остановился молодец, голову опустил виновато. Вздохнул, ладонь девушки в своих сжал, поцеловал.

– Устал, любушка. Понесло вот… Прости. И впрямь, отдохну сейчас да сделаю, что просишь. Там и не много. Все успею.

Улыбнулась девушка, соломинку из волос парня вытащила, пригладила. Пошли оба уже радостью ласковой полные.

Задумалась Злыдня. Целовал бы так руку ей, Злыдне, если б вызверилась она. Мнилось, что вряд ли. Разве что в ногах валялся б в ужасе. На Яшку мысль эту перенесла – не обрадовалась картинке. Лезло все назойливо, как Яшку руку ее целует. А она к волосам его тянется. Сама на себя разозлилась вдруг.

«Вот еще! Руку ему! Он, понимаешь, забыл меня, а тут к руке тянется!» – гневно вскинулась внутри Злыдня, позабыв тут же, что сама это пригрезила.

И в то же время отголосок сожаления мелькнул затаенным желанием. В таких противоречивых чувствах она направилась дальше.

Немного еще пройдя, дома, да людей хозяйством занимающихся, оглядывая, вопросом наконец задалась – как искать-то она Яшку собралась среди всего этого народа? Странным образом она ожидала – вот, она заявляется гневная такая, а вот он весь такой виноватый сразу ей на глаза попадается. И тут уж она ему устраивает! Что устраивает, правда, стало еще более расплывчато, чем в начале. Да и Яшка все на глаза не являлся.

«Так, спросить надо кого-нибудь. Вот только кого?»

И тут на глаза Злыдне попалась сидящая на скамеечке у палисадника ветхая старушка. И Злыдня тут же решила, что это ей повезло. Старушка щурится – видит похоже плоховато уже. Поди не разглядит вблизи ее лесных особенностей.

– Что, милая? Яшка-то? Да, знаю, как не знать, – ответила старушка на вопрос Злыдни. – Ох справный парнишка! Работяший, домовитый. За бабушкой своей, Марфой Прокофьевной, ухаживат. Хозяйство ведёт. И другим помагат. Мне вот, давеча, дрова рубил. От платы все отказывался. А как без платы? Мамки, папки нет. Прокофьевна слегла. А жить-то надоть, – увлеченно зачастив, продолжила старушка.

Прям досада Злыдню охватила. Она тут, понимаешь, разбираться с ним идет за его неверность, а ей тут в таком свете его являют.

– Поняла уж, какой. Где живет в итоге? – смурным голосом прервала она старушку.

– Живет-то? Да вона, через три избы. Береза у калитки, – не смутившись ее суровостью указала старушка.

Направилась в ту сторону. На полпути Злыдню несколько пробрало. Береза все приближалась, а решимость войти в калитку возле нее рассеивалась. Не так все мнилось в лесу, когда мухоморы она пинала. Но немного помедлив возле входа, внутренне собравшись и прошептав – «Я – Злыдня Темного бора», вошла. А там и по выложенному деревянными плашками тротуару к крыльцу подошла.

И чуть лбом в резко распахнувшуюся дверь не врезалась. Яшка из дому выскочил. Ведра в руках. Видать за водой побежал. Выскочил и замер, как в стену уперся. Во взгляде первая неожиданность удивления сменилось радостью узнавания. Яшка смущенно улыбнулся.

– Ой, а я тебя прям и не узнал сразу.

Злыдня тут же сменила на лице выражение легкого замешательства от неожиданного поворота событий в виде летящей в лицо двери и выскочившего вдруг Яшки на надменно-заносчивое.

– Не узнал? Ну конечно, а как же! Я, в общем, так и предполагала. Да я и не к тебе шла. Так, гуляю, – с этими словами Злыдня, высоко задрав нос, развернулась и гордо направилась к калитке, внутренне недоумевая, что она вообще несет.

Положение спас Яшка:

– Ну ты чего?! Стой, не уходи! Платье просто это… И косынка…

– Платье? – заинтересованно обернулась Злыдня. – Плохо, да? Так и думала, неудобная шкурка, хвосту мешает.

– Да не, мне очень нравится, – сказал Яшка, смущенно опустив глаза.

От этих слов Злыдне вдруг стало необычно приятно, защекотало внутри, встрепенулось. Легкостью пузырящей наполнилось. Обнаружила, что стоит улыбается и совсем уже уходить никуда не спешит. Тут же одернула себя – «Вообще-то я сюда шла, чтоб в лоб ему дать». Но как-то уже неуверенно.

– А я тут вот, за водой побежал. Чаю согреть, да отвар для бабушки поставить, – продолжил между тем Яшка. – Ты заходи, я мигом.

И, подхватив ведра, умчался.

Сразу вспомнились отброшенные на фоне общего негодования слова о болезни бабушки и о корпун-траве, из-за которой Яшка чуть в болоте не утоп через Злыдневы шуточки.

«Ну да. Вот они и три дня… День, ночь настоять. Да на полечить время… Хорошая травка, быстро на ноги ставит, но все ж не за день…» – с неким чувством неловкости подумала Злыдня.

Она нерешительно потопталась на пороге. Бабушка Яшкина не Яшка. Как примет? Но все же чуть боязливо вошла по поскрипывающему крыльцу в избу. Войдя, сразу увидела на лавке у печи сухонькую старушку. Она, подслеповато щурясь, подняла взгляд от вязания, лежащего на коленях.