Алиса Лисицына - Записки на кофейной гуще

Мама, как не старалась, этот удар не пережила, сгорела за полгода.

Костя остался один.

Смесь вины и обиды оказалась для него, физически хорошо подготовленного мужчины, слишком тяжелой ношей. Он продал все, что было у него, мамы и брата. Что не купили, безжалостно выбросил. Оставил себе лишь фотографии. Оказалось, у Вити их какое-то невероятное количество. Он любил работать не только с людьми, но и с природой. Костя выдал все его работы за свои. Выбрал город в другом регионе, где его семью точно не знали, и заявил о том, что он фотограф. Безрассудно. На что он рассчитывал? Пока старых накоплений и денег от продажи квартир хватало, он даже не задумывался о последствиях своего обмана. Да и Витькины фотки хорошо покупали на стоках, покупали как Костины.

А теперь что? Вот правда, о чем думал? Фотографий хоть и много, но они заканчиваются, а Михаил Петрович вообще хочет новых.

– Черт! – от этого возгласа чайки с шумом поднялись и полетели вверх. Камера же полетела вниз. Костя с размаху отправил ее в воду. – Черт! – повторил он, осознав, что сделал.

Машинально подскочил, но остановился. Какой смысл? Все равно за две недели он не сделал ни одной фотографии для выставки. Да и не сделает, куда ему до таланта брата. Надо звонить и отказываться. Хотя лучше молча уехать и все. Кому он тут нужен, посудачат и забудут. Уехать в какую-нибудь дыру, устроиться физруком в школу, учить детей бегать и отжиматься, хоть какая-то польза будет.

Телефонный звонок отвлек его от размышлений. Михаил Петрович, ну, конечно.

– Алло.

– Костя, здравствуй, дорогой! Как твоя работа, движется? Я тут подумал, может все-таки как-то ускоришься, а? Я понимаю, ты человек творческий, все дела, но я-то – человек деловой. Мне нужно, чтоб ты поскорее определился. Давай ка завтра приходи часиков в 11, обсудим, с датами определимся. Да?

– Михаил Петрович, честно говоря, я не уверен.

– Не уверен? Хорошо, давай в 12 или в 14, так нормально?

– Да я не об этом. Я в целом про выставку. Я не уверен…

– Концепт можно обсудить, ты же знаешь.

– Я не уверен, что мне это нужно.

Михаил Петрович рассмеялся так искренне, как делают только дети и «хозяева жизни».

– Костя, дорогой, ты чего решил закончить карьеру? Так я тебе это быстро организую. Ты давай-ка свои творческие закидоны оставь для творчества, выспись и приходи. В 11. Либо вместо тебя будет выставляться Макс.

– В смысле, Макс, как?!

Собеседник закончил звонок не попрощавшись.

Новость про Макса оказалась неожиданной. Этот выскочка постоянно терся около Кости, пытался подражать его фотографиям, сам из себя ничего не представлял, но пыль в глаза пускать умел. Многие пророчили ему успешное будущее, если тот постарается, подучится, получит шанс.

Отдать свой шанс Максу? Ну уж нет! Пусть таланта как у брата нет, но не зря же Костя целый год вертелся в кругу фотографов, слушал их рассказы из практики, пересматривал их работы, фотографировал втихаря… Да, свои фотографии он никому еще не показывал, но вдруг сейчас самое время. Уехать можно в любой момент. Как иногда говорил ему Витя, если уж позориться, то до конца.

Челюсть снова заныла, Костя решительно покидал причал. Прав Михаил Петрович, нужно выспаться. А утром – покупать новый фотоаппарат.

Никита поймал момент и ринулся к бабушкиному серванту. На секунду замер прислушиваясь. Вода шумит – бабуля в ванной. Он положил ладошки на стекло дверцы. Прохлада. Следом приложил свой любопытный носик, заглянул внутрь и засмотрелся: большие тарелки, разрисованные дивными узорами, тарелочки поменьше, вазочки, чашки, стаканы разных форм и размеров. Две огромные полки.

Между посудой стояли фарфоровые и стеклянные фигурки. Человечки и зверюшки. Трогать их четырехлетнему мальчику позволялось лишь в присутствии взрослых, и то не всегда.

Никита медленно открыл одну створку и потянул свою маленькую ручку за фигуркой желтого олененка. Немного не рассчитал, зацепил бокал, тот начал падать на соседний…

На звон в гостиную прибежала бабушка.

– Никита, с тобой все в порядке?!

Малыш стоял, обеими руками прижимая к себе олененка. Он успел испугаться. Того, что сейчас его будут ругать. Ведь нельзя, нельзя было туда лезть без разрешения. Но он так сильно хотел поиграть с этой красивой статуэткой. Хоть пять минуточек.

– Бабуля, прости! Прости меня, пожалуйста, я больше никогда так не буду, – из глаз мальчика потекли слезы.

– Господи, что? Ты порезался? Покажи?

Бабушка осматривала его со всех сторон.

– Я не порезался, я разбил, – всхлипывал он.

– Тьфу ты, ерунда какая! Сейчас все уберем, – сказала бабуля, обнимая внука.

Никита почувствовал ее тепло и обмяк в этих объятьях. От бабушки пахло мятной зубной пастой и его любимым земляничным мылом. А в руке малыша оставалась заветная игрушка.

– Господи, ну почему же так страшно? – прошептала Маша, постукивая ногтями с аккуратным французским маникюром по столу.

На фоне беззаботного щебета соседок по кабинету ее вопрос оказался и вовсе беззвучным. Спрашивала она, конечно, себя, а не Всевышнего, чтоб хоть как-то собраться с мыслями, сосредоточиться и перестать паниковать.

Она решительно села за стол. Проверила все ли на месте: журнал, несколько книг, тетради, пенал, флешка, мобильник. Все тут. Со стороны она выглядела так, будто что-то потеряла и пытается вспомнить, когда последний раз видела этот предмет. Взгляд ее то метался по столу, то останавливался. Она замирала на мгновение, а потом снова начинала барабанить ногтями.

– Машенька, у вас все в порядке? – спросила Татьяна Ивановна.

– Да-да, спасибо, не беспокойтесь, – ответила она слишком поспешно, а затем улыбнулась.

До чего же милой она становилась, когда улыбалась. Казалось, будто притаившееся внутри солнышко освещало своими лучами все вокруг.

– Удачи вам! Первая лекция как первое впечатление. Нужно сразу поставить себя, а не то эти студенты сядут вам на шею. А увидев вас с вашей ангельской внешностью, именно это они и захотят сделать. Не позволяйте.

– Спасибо, Татьяна Ивановна, я постараюсь.

– Держитесь, – коротко добавила Наталья Федоровна. И обе женщины вышли.

– Ой, мамочки… – Маша почувствовала, как ее страх трансформировался из невнятного шебуршания в животе до удушающего кома в горле. – Так, хватит, успокойся!

Она вскочила со стула. Прошлась по кабинету, посмотрела в зеркало. Выглядит хорошо. Поправила полы пиджака, повернулась, глянув на спину. Определенно все хорошо.

– Дыши глубже, Маша. Ну подумаешь, твоя первая лекция в качестве преподавателя. Подумаешь, для всего потока. Сколько публичных выступлений у тебя уже было. Сотни? Вот! Начиная со школьных докладов и заканчивая защитой диссертации. Каждый раз боялась, да. Но ничего, никто не умер, ни слушатели, ни ты. Ты знаешь, о чем говоришь. И знаешь, ради чего. Ты любишь историю. Так что иди и сделай так, чтобы и они ее полюбили.