Данила Чебоксаров - Империя. Роман-утопия

– Ох, сударыня, сейчас я растаю от ваших дифирамбов, – отозвался князь несколько иронически и серьёзно добавил: – Ты тоже весьма хороша, душа моя.

Раздался стук в дверь. Вошла юная горничная с серебряным подносом, на котором стояла глубокая фарфоровая тарелка с крупной клубникой и блюдце со взбитыми сливками. Вид голых господ отнюдь не смутил её: она неоднократно принимала самое деятельное участие в divertissement de groupe 10 10 групповых развлечениях (фр.) хозяйки. Маша лишь заинтересованно, но деликатно покосилась на выдающийся безволосый 6вершковый барский уд, маленьким сытым удавом солидно возлежащий на малиновой ткани дивана. Поставив поднос на круглый столик рядом с диваном, смазливая горничная безмолвно ретировалась.

Ада Николаевна макнула клубничку в сливки и положила в рот князю.

– Вкусно, – сказал тот, прожевав.

Из сигаретницы, инкрустированной полудрагоценными камнями, Злацкая достала тонкую вишнёвую сигарету и прикурила от массивной настольной зажигалки.

Гостомыслу Алексеевичу тоже захотелось курить. Возиться с трубкой было лень, и он тоже взял вишнёвую сигарету. Повертел её в длинных могучих пальцах; в его лопатообразной ладони тонкая сигаретка выглядела спичкой.

– А покрепче нет у тебя? – осведомился он.

Графиня открыла одну из дверок трактирного шкафа и подала ему непочатую пачку «Петра» без фильтра.

Князь прикурил. Его взгляд остановился на фотографии четы Злацких-Турин по бокам чёрной задницы с огурцом.

– Зачем вы держите эту мерзость в доме? – в который раз покривился он. – Да ещё на таком видном месте!

– Память о медовом месяце, – хмыкнула Ада Николаевна. – Незабвенный voyage!

– Это даже не mauvais ton! Это верх пошлости и безвкусицы!

– Брось, князь, это просто шутка. Прикол , как говорят в народе.

– Ну и шутки у вас, Злацкие-Турин, просто обхохочешься!

– Забей, прикольно же, – графиня школярски показала ему язык.

– Тьфу! – Понуров отвернулся от фотографии.

– У меня ещё фото есть, я не показывала тебе? Убойные фоты, закачаешься!.. Полный отпад!

– Ада Николаевна, прекрати, s’il vous plaît! Ты же прекрасно знаешь, как меня коробит от жаргонизмов!

– Плющит и колбасит?.. – вкрадчиво проговорила Злацкая и заливисто расхохоталась. – Молчу, молчу!

И оба надолго замолчали.

– Знаешь, князь, – наконец раздумчиво промолвила Ада Николаевна. – Мастера любви – истинные мастера любви – во все времена являлись редкостью, ты не находишь? – Злацкая-Турин затянулась; у неё была оригинальная манера держать сигарету – между средним и безымянным пальцами, что придавало ей какой-то донельзя рафинированный вид. – И ты, князь, как раз такой… искусник любви. Ты – лучший любовник из всех, что у меня были.

– Уж теперь точно врёшь, mon plaisir, – заметил Понуров.

– Отнюдь не вру! Отнюдь!

– У вас сегодня какое-то… особенное настроение, Ада Николаевна? – как-то очень устало молвил он. – К чему, собственно, вы всё это говорите?

– Вам что же, это неприятно, Гостомысл Алексеевич? – спросила графиня с интересом.

Князь сильно затянулся крепкой сигаретой:

– Вряд ли подобное может быть кому-либо неприятно…

– Но?..

– Но мне кажется, женщине не подобает говорить такие вещи своему мужчине. И по-моему ты… несколько лукавишь, назовём это так. Уж не знаю, по какой причине.

– Мужик, а ты и впрямь зануда! – тонко усмехнулась Злацкая и отпила из бокала. – Любой на твоём месте млел бы от удовольствия, а ты уличаешь меня во лжи! Потрясающе! Сколько лет тебя знаю и не устаю удивляться. А что касается того, что может говорить женщина своему мужику, а что нет – это вопрос весьма спорный. Я барышня взглядов широких и свободных – что хочу, то и говорю. И кому хочу. Могу себе позволить.

Понуров молча курил сигарету.

– Что-то совсем уж ты немногословен сегодня, – заметила Ада Николаевна.

– Бывает такое после напряжённой работы, – он затушил сигарету в тяжёлой мраморной пепельнице и подошёл к большому, высокому, распахнутому настежь окну, выходящему в сад. – Не обращай внимания.

– Жаль, что мы не встретились немного раньше, – нетвёрдым, расслабленно-печальным голосом молвила Злацкая и махом осушила бокал, разглядывая обнажённую фигуру князя со спины. Её взгляд задержался на загорелых подтянутых ягодицах с бледными следами купальных трусов. У неё самой всё тело было равномерно коричневым – в солярии она загорала абсолютно голой. – До того, как ты женился, до того, как я стала нимфоманкой…

– Судя по твоим рассказам, тогда нам надо было встретиться, когда тебе было шесть, а мне четырнадцать.

Злацкая фыркнула.

– И чтобы от этого изменилось, скажи на милость, встреться мы раньше? – сказал Гостомысл Алексеевич, глядя в тёмный сад.

– Всё бы изменилось, всё, my dear, – Ада Николаевна долила остатки «Бордо» в фужер, выпила, поставила пустую бутылку на пол и почала вторую. Она заметно охмелела, хотя обычно могла выпить много и долго не пьянела.

– И к чему ты приплела сюда мою женитьбу? Это было ошибкой, и я развёлся через неделю. И тебе тогда было двенадцать. А встретились бы мы на два, на три года раньше, и что?

– Поженились бы, maybe, – она сделала хороший глоток вина.

Гостомысл Алексеевич усмехнулся – громче, чем хотел:

– Не болтай глупостей, s’il vous plaît.

– Почему же глупостей? – живо, даже с обидой отозвалась Ада Николаевна и глотнула ещё.

– Сами должны понимать, сударыня. Мы не смогли бы жить вместе, я уверен. Да ты и сама это понимаешь. Одно дело встречаться время от времени, и совсем другое – жить под одной крышей.

– Я люблю тебя, – неожиданно для самой себя выпалила графиня.

Понуров медленно обернулся и смерил её внимательным, долгим взглядом.

– Да вы накушались уже, матушка! – уразумел он наконец. – То-то думаю, растекается по древу барышня! Когда успела?

– Водки за ужином выпила… – сконфуженно молвила Злацкая. – But… что у трезвого на уме…

– …то у писателя на бумаге! – прервал её князь. – Закончим этот разговор, Ада Николаевна, я настаиваю.

– Откуда ты знаешь, что мы не сможем жить под одной крышей? Почему бы не попробовать, по крайней мере?

– Не вижу смысла, Ада Николаевна, – сказал Понуров. – Вы сейчас совершенно не в себе, давайте продолжим этот разговор, если вам будет угодно его продолжать, в адекватном состоянии.

– А какие бы у нас был дети… – произнесла графиня с грустью. – С нашими физическими данными, с нашим интеллектом…

– Ты что же, детей можешь иметь?.. – удивился князь.

– Почему же нет? Мне 31 год.

– Но…

– Противозачаточные препараты принимаю, если ты об этом. Так что…

– Ада, ты замужем, ты не забыла? – князь начал терять терпение.

– Развестись – вовсе не проблема, sweety. Вопрос двух недель, – Ада Николаевна закурила сигарету. – Впрочем… закроем тему, коли ты так упорствуешь. Останешься на ночь?