Юлия Вереск - Тот самый

Мама настояла на том, чтобы его похоронили в безымянной могиле на городском кладбище. Маленькая могильная плита терялась среди других гранитных камней. Наверняка по документам моего брата как-то звали, но для нас с Алисой он остался смутным воспоминаем без имени. Может, маме было легче пережить потерю, обезличив ее. У надгробной плиты лежали несколько тюльпанов и белые пинетки, связанные мамой во время беременности.

После похорон никто больше не говорил о том, что случилось. Мы зажили так, как раньше, пряча чувства под замком, и доставали их только изредка, думая, что никто не видит. День ото дня мама плакала, пока ее душа, став бесцветной, окончательно не высохла. Я скользил невидимой тенью по коридорам, боясь наткнуться на чужие обнаженные чувства. Незаметно для всех наш дом превратился в алтарь скорби.

Тайком я приходил на могилу, садился на скамейку и воображал, как мог бы научить младшего брата читать. Я показал бы ему все, что знаю. Алиса и мама тоже иногда приходили на могилу втайне друг от друга. Алиса оставляла цветные камешки на гранитной ракушке, а мама приносила новые пинетки.

Однажды Он, Мужчина, Человек, который должен был стать мне отцом, пожелал нам хороших выходных и больше никогда не появился в доме на Черепаховой горе.

Мы снова остались одни. И в нашем доме поселился маленький призрак.

День, разукрасивший кожу изумрудным цветом, не заканчивался. Я свернул на тропинку, петлявшую между кустов к кромке озера, и Алиса, не возражая, шагнула за мной. Я шел впереди, чувствуя себя первооткрывателем в непроходимых джунглях, и раздвигал руками колючие ветки. Крапива кусала щиколотки. В спину мне сыпались упреки из-за того, что я не позволил Киру пойти с нами. На озере мы постарались смыть с себя зеленку; все попытки оказались неудачными. Зелень потускнела, но не настолько, чтобы стать незаметной. Я скреб кожу ногтями, пытаясь стереть зеленые следы – следы маленького веселья. Алиса была права: нужно уметь отвечать за свои поступки. Или, по крайней мере, умело скрывать их последствия.

К ночи нам удалось вернуться незамеченными. У мамы был сложный день: она занималась репетиторством, преподавая литературу. Мама старалась брать учеников, когда нас не было дома. Может, она стеснялась своих детей, худощавых и бледных; может, у нее были другие причины. С ее учениками мы пересекались редко. Иногда мама подрабатывала в библиотеке: она помогала составлять библиографические пособия. Я знал, что у нас остались накопления от бабушки, но мама предпочитала не обсуждать с нами финансовые вопросы.

Я сунул грязную рубашку и рваные джинсы на дно бельевой корзины, прикрыв их другими вещами. По кафельной плитке за мной тянулась крохотная цепочка капель воды. Сейчас я играл роль жертвы, а мама – хищника, который ловко отыскивал следы добычи. Она едва не застала меня, когда я выходил из ванной. Темнота сыграла мне на руку, поэтому я быстро пожелал маме спокойной ночи и шмыгнул к себе в комнату. Взбучку удалось оттянуть до утра. Интересно, приходилось ли Киру прятаться так, как мне, или его семью не волновали подобные шалости? Он выглядел независимым, словно его не беспокоили глупости в виде запачканной рубашки. «Когда-нибудь, – пообещал себе я, – это тоже не будет меня беспокоить».

За завтраком мы встретили маму с зелеными лицами. Чтобы задобрить ее, я сварил кофе, а Алиса накрыла на стол. В стеклянной вазе стояли свежие ромашки, сорванные утром. Несколько белых лепестков упало на скатерть. Тревожно переглянувшись с Алисой, я наколол на вилку горелую яичницу. Внутри меня медленно сжималась и разжималась пружина.

– Это я винова… – С Алисой мы заговорили одновременно.

Два переплетенных между собой голоса объединились, чтобы смягчить наказание.

Алиса всегда пользовалась своим положением старшей сестры, но сейчас она не пыталась сбросить вину на меня, и я приподнял брови от удивления.

Завтракали мы молча. Мама не требовала объяснений. Когда она не сделала ни глотка из кружки с заваренным мной кофе, я понял: все действительно плохо. Мама наказала нас недельной работой в саду. Если бы она сказала перерыть весь сад, мы бы сделали это без малейших возражений. Алису в качестве наказания мама заставила прочесть всю литературу по школьной программе; меня же она об этом не просила, зная мою любовь к книгам. Чтобы по-настоящему наказать меня, нужно сжечь все книги в доме.

К концу недели ранка на коленке практически затянулась, стала гладкой и светло-розовой, но я не давал ей зажить – все время отковыривал корку, пока на пальцах не появлялась кровь. В тот жаркий день мне было легко и свободно, и я не хотел терять это чувство. Думая, что воспоминания сойдут вместе с зажившей раной, я не позволял ей затянуться.

Через несколько дней упорных работ в саду под палящим солнцем мама смилостивилась над нами. Отработав наказание, я мог не чувствовать вину, но она все еще жила у меня в душе. Я так и не понял, за что именно испытывал вину: за испорченную рубашку, за проявленную глупость или за мимолетное ощущение радости, которой не было места в нашем доме.

Однажды я сидел на крыльце, выходящем во внутренний двор, с раскрытой книгой на коленях. Мысли не могли зацепиться ни за одну напечатанную букву: я витал в мечтах, но механически перелистывал страницы. Я не заметил, как мама подсела ко мне. Она внимательно оглядела меня, задержавшись взглядом на разбитой коленке, и поджала губы. Когда она делала так, ее лицо становилось озлобленным. Подсознательно я чувствовал, что сейчас она собирала все мысли, чтобы придать им форму. Форму, которую я беспрекословно должен буду принять.

Я рассказал маме о прогулке в парке, о новом друге и о его велосипеде, о зеленке и о минутной радости. Я говорил отстраненно и сухо, словно это все случилось с кем-то другим, а я только фиксировал события.

– Ты помнишь, что случилось с Икаром?

Я молча кивнул. Когда-то я с утра до ночи зачитывался мифами Древней Греции.

– И что же с ним случилось, Матвей?

Назидательный голос не сулил ничего хорошего, поэтому я заготовил несколько ответов, чтобы парировать любое нападение в мою сторону. Мама, словно самолет, пикировала, не боясь задеть меня железными крыльями. Мне оставалось только зажечь сигнальные огни и надеяться, что обойдется без жертв.

– Он поднялся слишком высоко в небо, и воск, скрепляющий перья на крыльях, стал плавиться. Икар упал в море. Погиб.

– Почему это произошло?

Снова наводящий вопрос. Она хотела посеять в моей душе зерно сомнения.

Я проследил взглядом за тонким пальцем: острый ноготь колупал чешуйки взбухшей от дождя краски.