Ольга Птицева - Там, где цветет полынь

Через проход от нее на сиденьях спал мужик в засаленном ватнике цвета хаки. От него несло кислым. Он лежал, поджав под себя ноги в рваных ботинках. По спутанной бороде текла вязкая слюна. Уля бросила на него взгляд, но не почувствовала ничего особенного.

Раньше она бы вскочила, может быть, позвонила по громкой связи машинисту с требованием немедленно убрать это из вагона. Нет, не так. Раньше она бы и не оказалась в утреннем поезде вместе с бездомным пьяницей.

Но сейчас Уле пришлось напрячься, чтобы найти между собой и этим мужиком хоть пару различий. Оба они не были хоть кому-нибудь нужны, оба не знали, что делать дальше и зачем жить. А чистая одежда и пара банкнот – не такое уж и преимущество.

Когда до станции оставался один перегон, Уля отыскала в кармане мятый стольник и положила его рядом со спящим пьянчугой. Тот что-то бессвязно буркнул, приоткрывая мутные глаза, но Уля уже шагала по проходу не оборачиваясь.

Когда она добралась до обшарпанного здания диспансера, темное небо начало светлеть. По дорогам ползли первые автобусы, люди в них сонно клевали носами. Но у дверей лечебницы толпился народ. Кто-то переругивался. Кто-то комкал в руках ворох бумажек. Кто-то стоял в отдалении и разговаривал по телефону. Если сайт не наврал, запись на прием начиналась в половине седьмого, но очередь уже вилась у дверей, закругляя хвост под ногами Ули.

Почему-то ей казалось, что еще на подходе ее начнут окружать будущие пациенты – дерганые, крикливые, шепчущиеся сами с собой. Мысль, что на прием могут прийти и те, кому просто нужна справка, в голову не пришла. А теперь Уле даже дышать стало легче. Пока она не войдет в кабинет врача, пока не сядет на стул и не расскажет о своей беде, все кругом будут считать ее нормальной, пришедшей уладить бумажные дела.

Она расправила плечи и огляделась. Мужчина, стоявший впереди, нервно отчитывал кого-то на другом конце трубки.

– Я сказал, чтобы все было готово к двум. Слышишь? К двум! – Он поморщился. – Я буду в районе часа и проверю. Ты поняла меня? – И нажал на отбой, не выслушав ответ. Проворно повернулся и вцепился в Улю взглядом маленьких злых глаз. – Чего уставилась?

– Вы… – Она старательно смотрела выше его плеча. – Последний?

Мужчина взглянул на нее пристальнее и отвернулся:

– Да.

Ульяна выдохнула. Ее всегда удивляло, как легко люди умеют вываливать на других свою злость. А потом спокойно заниматься делами, будто ничего и не случилось. Вот откуда нервному мужику из очереди знать, что его жизнь не закончится сегодня? Может быть, решись Уля взглянуть в его звериные глазки, она разглядела бы несущегося по встречке дальнобойщика? И что останется после? Кто вспомнит добрым словом? Секретарша, прохожие, соседи, жена?

Уля медленно пробиралась ко входу в диспансер и все никак не могла придумать, что именно скажет, чтобы получить квиток.

– Фамилия? – устало спросила ее тетушка в тяжелых очках.

– Сафронова.

Мужчина, получивший печать на нужных ему бумажках, стоял совсем рядом и что-то просматривал в записях. Он с интересом поднял взгляд на ее голос, потом опустил, но продолжал слушать, что она говорит. Уля точно это знала.

– В списках нет, давайте полис.

Уля протиснула тонкую карточку в прорезь стекла. Тетушка принялась печатать, прижимая лицо к монитору.

– На прием, консультацию или за справкой? – спросила она, замерев над клавиатурой.

– Что? – Уля не могла отделаться от мысли, что злобный мужик вслушивается в каждое ее слово.

– Зачем пришла? Медицинскую книжку оформлять? Или на прием?

– А есть разница?

За спиной начали переговариваться. Она задерживала очередь, привлекая к себе все больше внимания.

– На прием, – чуть слышно выдохнула Уля.

– Что?

– На прием, – сказала она громче, явственно слыша, как насмешливо хмыкнул стоявший у двери мужик.

Щеки пылали, когда Ульяна спустилась по скрипучей лестнице и выбежала наружу. Моросил дождь. Мужик успел дойти до припаркованной на углу машины, но все-таки обернулся, бросил любопытный взгляд. Ульяна дернулась, свернула в маленький сквер, который прятал здание диспансера от остальных улиц, и села на скамейку лицом к двери лечебницы. Люди входили и выходили. У каждого из них своя жизнь. И смерть тоже своя. От нее-то Уля и мечтала сбежать. Но как войти в кабинет врача и сказать ему правду?

– Я вижу чужую смерть, – проговорила Ульяна. – Я. Вижу. Чужую. Смерть.

Это звучало бредом. Детским розыгрышем. В лучшем случае ее отправят домой. В худшем – запрут в комнате с теми, кто не умеет разделять вымысел и правду. И ладно бы только с людьми, но и со смертями их тоже. Лекарства могут помочь, а могут и нет. Тогда Уля и правда сойдет с ума.

Контрольный час проверки ее кабинета Фоминым давно наступил. Но Уля даже не подумала взять выходной или прикинуться нездоровой. Телефон резко завибрировал в сумке. На секунду Уле показалось, что звонит мама. Что она, распознав в ночном звонке отчаяние, решила сама найти Улю, поговорить, помочь, простить. Но по ушам ударил голос Аллочки:

– У тебя большие проблемы.

Уля сдавленно хмыкнула. Она сидела на скамейке у психоневрологического диспансера, сжимая в ладони бумажку с адресом и квиток на прием. Аллочка первый раз в жизни оказалась права. У Ули и правда были проблемы.

– Я знаю, – выпалила она.

– Что?

– Я знаю, у меня проблемы. И?

– Совсем с ума сошла…

Уля просто не сдержалась. Она закинула голову и засмеялась.

– Прости. Я не над тобой, – проговорила она, утирая слезы. – Так у меня проблемы?

– Да. Фомин недоволен твоим отчетом, плюс прогул, плюс клиенты на тебя жалуются, они приходят к нам за спокойствием… – Аллочка говорила заученным тоном, но сбилась. – А ты действуешь им на нервы. И мне. И всем.

– Так я уволена?

– Пока нет. Отдел кадров не хочет тебя увольнять за один прогул. – Выходит, Фомин уже отдал приказ от нее избавиться, но это оказалось не так-то просто. – В общем, бери отпуск за свой счет. А через две недели посмотрим.

Ульяна отложила телефон. Вот и все. Решение приняли за нее. Как прожить две недели навязанного отпуска с четырьмя тысячами в кармане, если через шесть дней наступит крайний срок оплаты комнаты? Ответ – никак.

Просить денег не у кого, съезжать некуда, жить не на что. Все эти «не» превращались перед глазами Ули в красную мерцающую стрелку, прямо как в мультиках, которые запоем смотрел Никитка. И указывала она на дверь диспансера.

Уля уже поднялась на ноги, когда по дорожке, ведущей к зданию, проехал уазик с красным крестом на боку. Распахнулась задняя дверь, двое крепких мужчин вытащили наружу упирающегося парня. Тот извивался, дергался и сучил ногами. Все лицо его занимали бешеные глаза с лопнувшими капиллярами. Пока санитары тащили его внутрь, он молчал, но, стоило двери распахнуться, парень раскрыл рот и принялся орать, отталкивая от себя руки, которые равнодушно тащили его внутрь.