Константин Харский - Кому ты нужен

Капитан опешил второй раз за последнюю минуту.

– Пригласил.

– Я прибыл по Вашему приглашению, то есть по Вашему приказу. Или по приглашению?

– Заткнись! – прошипел капитан, не доставая руки из-под пассажирского сиденья. – Быстро двух понятых сюда.

– Есть двух понятых, – ответил лейтенант и кинулся ловить понятых среди толпы любопытствующих, но те разбегались от лейтенанта как куры. Наконец, с помощью старшины были отловлены двое самых неповоротливых.

Понятых подвели к капитану, ознакомили с правами и обязанностями.

– Понятые, смотрите сюда, – сказал капитан, и понятые вытянули шеи, чтобы видеть происходящее, но лейтенант и старшина все равно загораживали вид.

– Лейтенант, сдриснул отсюда, мразь, и старшину забери! – рявкнул капитан.

Лейтенант обиделся и зашёл с другой стороны машины.

– Понятые, вам видно мою руку? – спросил капитан.

– Нет, – хором ответили понятые.

– Как – нет? – удивился капитан, у которого всё тело затекло, пока он сидел в такой скрюченной позе.

– Так она у Вас под сиденьем.

Капитан прошептал самые страшные ругательства, которые он не произносил со времён того самого происшествия, когда ему ещё только-только дали старшего лейтенанта.

– Вы видите, что моя рука под сиденьем?

– Да, – хором ответили понятые.

– Вы видели, что, когда я начал машину осматривать, у меня в руках ничего не было?

– Видела, – сказала одна понятая.

– Я на телефон отвлеклась, – сказал вторая понятая.

– Старшина!

– Я, – ответил старшина.

– Помоги понятой вспомнить, что у меня в руках ничего не было, когда я подходил к машине.

– Какой из них? – уточнил старшина.

– Той, которая не помнит! Зараза, что за день сегодня!

– А. Я вспомнила! Вот Вы сказали, и я так чётко вспомнила, что Вы без ничего к машине подходили. Это я потом уже на телефон отвлеклась.

– Старшина!

– Я.

– Кхм, – стерпел рифму капитан, – отставить напоминание.

– Так точно.

– Понятые, смотрим внимательно и не моргаем, – сказал капитан, и в этот момент у лейтенанта зазвонил телефон. В тот самый момент, когда рука капитана стала показываться из-под сидения, понятые, конечно, ослушались и отвлеклись на звонивший телефон.

– Ой, а я моргнула, – сказала первая понятая, и вторая решила не отставать: «И я».

Капитан встал, отряхнул брюки, подошёл к капоту автомобиля. Телефон лейтенанта всё еще звонил.

– Ты чё на звонок не отвечаешь? – спросил капитан, понимая, что худший день в его жизни – прямо сегодня.

Лейтенант достал, наконец, телефон, посмотрел на экран, нажал «ответить»: «Мама, я не могу сейчас разговаривать. Нет. Ещё успею. Нет. Я нормально с мамой разговариваю. Всё, пока».

Капитан даже не отреагировал, чем до смерти напугал лейтенанта. Каким бы он ни был идиотом, но он знал: отложенный гнев начальника хуже спонтанного.

– Что там, товарищ капитан? – желая выслужиться и сменить тему, спросил лейтенант.

– А это мы сейчас все вместе посмотрим, – сказал капитан и стал разворачивать универсамовский полиэтиленовый пакет. В пакете оказался… пистолет. Большой. Чёрный. Настоящий пистолет.

– Нормально, – сказал Шмыга, стоявший рядом на всякий случай.

– Твой? – по-дружески поинтересовался капитан.

– Чё сразу «твой»?

– Ты машину открывал? Значит, ты и сунул, – капитан формировал правдоподобную версию.

Шмыга внезапно вспомнил, что его где-то в другом месте давно ждут какие-то более другие люди и рванул туда. Лейтенант кинулся следом.

– Остановите этого лося, – сказал капитан старшине.

– Кого из них?

Капитан схватился за голову: «Нашего». Старшина кивнул и кинулся в погоню. Видя старшину, который присоединился к погоне, Шмыга подумал: «Всё, вдвоём повяжут». Лейтенант подумал: «Всё, вдвоём повяжем». Старшина подумал: «Всё, надо на диету садиться».

Капитан стоял, смотрел на пистолет, и вся его жизнь пронеслась перед глазами. Так всё хорошо начиналось… Да и сегодня утро, как утро. И вот, на тебе, – пистолет. Теперь надо дело заводить. Надо полковника приобщать. Господи, что я не так сделал? Где нагрешил? Что тебе от меня надо? Чего ты до меня докопался? Занимайся генералами, мало тебе их что ли? Сотвори новых.

У кабинета профессора Симонова Сергея Остаповича собралась очередь студентов. Шёл экзамен, и большая часть группы уже вышла. Сдать экзамен профессору психиатрии сложнее, чем закосить от армии. А ведь и закосить от армии – задача неординарная. Ты им: «Я темноты боюсь». А они: «Отправим тебя на подводную лодку, там всегда освещение включено».

Пришла очередь Анечки. За ней оставалось ещё двое студентов, таких трусливых, что Аня на их фоне была бесстрашной. Она прошептала слова молитвы: «Там, это, давай, чтобы всё хорошо было, проследи», – и открыла дверь. Так-то Аня не верила в Бога; но, когда сдаёшь экзамен, не до предрассудков – надо использовать любую возможность.

– А, моя любимица пришла, – сказал профессор недобро.

Впрочем, может быть и добро; однако студент, идущий к столу преподавателя, за которым ему предстоит отвечать на вопросы, не является идеальным чтецом интонаций. Рисует студент в этом состоянии мир исключительно в драматических цветах, мол, всё пропало.

– Здравствуйте, Остап Сергеевич, – сказал Аня.

– И сразу двойка.

– Почему?

– Ну как ты меня назвала?

– Ой, Сергей Остапович, извините, переволновалась, – сказала Аня, и это было правдой.

– Ну хорошо, пока карандашом и не в журнале, – сказал профессор, и Аня вспомнила, что так же говорила её любимая учительница по литературе двоечникам и никогда не ставила плохих оценок, позволяя в следующий раз ответить лучше.

Аня от этого воспоминания приободрилась.

– Сделаем вид, что ты вытянула билет, в котором первым вопросом является «Мировоззрение человека и его истоки». Готова отвечать без подготовки?

Аня кивнула. Села рядом со столом профессора и использовала несколько секунд, пока поправляла одежду, чтобы собраться с мыслями. Профессор был такой старый, что знал все уловки студентов; но он был такой мудрый, что не мешал студенту сосредоточиться.

– Я думаю, начинается всё с названий и межевания, – сказала Аня.

Профессор доброжелательно кивнул.

– Ребёнок от родителей слышит названия предметов и учится различать, где предмет начинается и где он заканчивается. Понимание предмета, у которого есть имя или название, и фона является фундаментом формирующегося мировоззрения. И одним из самых драматичных моментов, без которого невозможно представить осознающее мышление – это момент, когда человек впервые понимает, что есть он и что есть «не он». С этого момента перед каждым человеком встаёт два вопроса. Первый: «А кто я такой и как я могу выжить в этом мире?» Второй вопрос: «Что вокруг и что мне со всем этим делать?» Со вторым вопросом худо-бедно нам помогает образование и самообразование. Я думаю, процентов двадцать о том, что есть мир и что мне с ним делать, я узнала в классах и аудиториях. Я не знаю, что из того, что я узнала – правда. Учёные всё время уточняют свои гипотезы и карты мира. Только мне кажется, что обычный человек, однажды что-то усвоив, не утруждается переработкой своей картины мира только потому, что учёные открыли что-то снова.