Наталья Мелёхина - Перевал Волкова

– Да, тогда тут широкий был богот! И кита поймать – не диво! А сейчас в июле и в сапогах перейдёшь, так ног не замочишь, – кивнула Шура.

– Мелиорация! – развел руками Анатолий. – Будь она неладна. Отплавали наши щуки! И пиявки-то повывелись: как со свинарника навоз в речку спустили, так даже они боле здесь не живут. Только нас, людишек, ничем не выведешь.

– Разве что этой «короной», – улыбнулась Шура.

Анатолий отмахнулся:

– Всё пережили, и это переживём. Мы бедой уж сколько лет коронованы.

Улыбнулась Шура невесело и заметила:

– В городе-то всё велят дистанцию между людьми держать, а мы с тобой эвон сколько километров отшагали, ни единого человека не встретили.

– Да уж, хороша дистанция – чтоб полтора метра с человеком выдержать, надо сначала этого человека найти, – хохотнул Анатолий.

Шура с моста глядела на Паутинку, где осталось четыре жилых дома. Малюсенькая деревня застыла в тишине под оседающим на избы и огороды солнечным светом, а Шура помнила её живой, шумной и многолюдной:

– Мертво всё кругом. Только что птицы с речкой ещё поют.

– Что ты, Шура! Мы-то с тобой, два чёрствых колобка, по дороге ещё катимся, значит, жива она! Да ведь и соседи в деревнях у нас с тобой есть. Пусть мало, но есть! Не унывай, Шура! Пасха скоро: Христос терпел и нам велел, – успокоил Анатолий.

Он без всяких «досвиданий» весело помахал рукой на прощание и свернул с моста к деревне. Шура помахала в ответ неуклюже и вяло своей огромной «еловой» ладонью. Без попутчика она больше не стеснялась своей немощи, сгорбилась и побрела дальше по размокшей дороге, тяжело ступая на больных ногах, огибая то лужи, то непролазную глину, легко поглотившую камень и гравий грунтовки. Она считала в уме, хватит ли им с Муськой денег дожить до следующей пенсии после покупки дорогого лекарства для кошки и не придётся ли в очередной раз доставать муку на хлеб из неприкосновенного запаса в ларе…

– К нам едут контролёры! У кого магниты на счётчиках, снимать надо! Либо сегодня, либо завтра у нас будут, – сообщил в магазине Санко Кривин, молодой тракторист, забежавший за сигаретами.

Односельчане в очереди за свежим хлебом ему поверили безоговорочно, потому что у Санки одноклассник в райцентре работал электриком. Худая, высохшая от старости покупательница Марья Никитична нервно затеребила видавший виды пакет-майку своими огромными узловатыми пальцами – такие пальцы обычно рисуют Бабе-Яге в мультиках для детей.

После этой новости старушка больше ничего уже и не видела, и не слышала толком, так сильно напугалась. Когда подошла её очередь к прилавку, машинально произнесла привычную скороговорку: буханку чёрного, пол-литра молока, пакет дешёвых макарон, килограмм сахару, триста грамм «Китикету» на развес. Если денег не хватало, многие сельчане продукты в райповском магазине брали в долг под запись в тетрадку, но Марья Никитична никогда так не поступала, потому что не была уверена, что сможет потом долг отдать. У старушки заранее было посчитано, во сколько ей обойдётся сегодняшняя покупка, и припасена вся сумма без сдачи.

– Марья Никитична, пряники кирилловские привезли! Мягонькие! Возьми хоть грамм двести! Что ты всё только Мусю балуешь? И себя иногда надо! – певуче окая, присоветовала сердобольная продавщица Ирочка, незамужняя ещё девушка.

– Спасибо, Иринка! Дров телегу купила, а пенсия-то ещё не скоро, так потом побалуюсь, – поблагодарила Марья Никитична, а мыслями уже перенеслась домой: скорей, скорей снимать злосчастный магнит со счётчика! Ну как прямо сейчас приедут контролёры, тогда позор-то какой! Да и денег, может, столько насчитают, что вовек не расплатиться. А если насовсем отрежут от свету? Страхи, пуще холодного ветра, гнали Никитичну домой. Погодка стояла не из лучших: февральские морозы, да ещё и с вьюгами.

Закинув сумку в избу, Марья Никитична включила на мосту лампочку и начала снимать магнит с электросчётчика, однако сделать это оказалось не так-то просто. Магнит настолько крепко «присосался» к металлу, что Никитична своими высохшими, как старые корни, пальцами лишь с великим трудом смогла отцепить увесистый кругляш. И тут же её худую и длинную, будто вица, руку, словно какой-то неведомой силой, потянуло вниз – под счётчиком стоял пустой газовый баллон, и вот к нему-то тут же и прилип магнит.

– Ох ты господи! Наказал Бог за воровство! Точно, точно от свету отрежут, – ругала сама себя Марья Никитична, тщетно пытаясь оторвать магнит теперь уже от баллона с газом.

Она совсем выбилась из сил, намучалась, а тут ещё и под валенок попал снег, принесённый на ногах с улицы. Марья Никитична поскользнулась и пребольно хлопнулась лбом о баллон, в глазах потемнело, она осела на пол без сознания, а баллон упал на неё сверху.

… Хитрость, как сэкономить на электричестве, Марье Никитичне подсказал сосед – Анатолий. Они были ровесники, вместе учились в школе, а потом работали всю жизнь бок о бок на ферме: он – слесарем, а она – дояркой. Внук привёз Анатолию два магнита: один в сарай, где поросята стоят, а другой – в дом. Недавно Анатолий поросят нарушил, после чего и поделился с соседкой куском свиной вырезки и ненужным теперь магнитом. Он жалел Марью, как умеют жалеть одиноких баб только деревенские мужики-ровесники: навещал время от времени, слегка присматривал за её нехитрым домашним хозяйством, помогал, чем мог, стараясь не вызвать пересудов в деревне – злые языки в дурных головах всегда найдутся и старикам любовный роман пришьют.

Анатолий был женат, но супруга его, Танюха, против помощи соседке не возражала. Она и сама Марью жалела, но по-своему, по-женски. Муж-то у Никитичны умер еще при советской власти: от сахарного диабета, тогда эту болезнь толком лечить и в городах-то не умели, что уж про деревни говорить… Сын в 90-е поехал на заработки в Москву да там и сгинул – зарезали в драке. Вот так и осталась Марья одна-одинёшенька на всём белом свете.

А свой «белый свет» Марья Никитична воровала вынужденно: газа в деревне не было, хотя газопровод и проходил прямо за речкой, но деревня считалась бесперспективной, и люди по старинке топили русские печи, а еду готовили на электроплитках или покупали газ в баллонах. Марье, как пенсионерке, полагалась льгота на электричество и компенсация за оплату дров, но даже с их учётом её крошечной пенсии едва-едва хватало на хлеб с маслом да на «Китикет» для колченогой и толстобрюхой Муськи.

Кошка появилась у Марьи Никитичны случайно лет пять назад. В соседней деревне умер одинокий старик, его избу дальние родственники продали, а кошку выгнали вон. Однажды утром после Рождества Марья Никитична вышла в заулок, а у дровяника сидел пушистый колобок с кривыми ножками и ритмично мявкал. «Бродяжка, – поняла Никитична. – Выкинули».