Николай Масленников - Птица горести

Сложно представить себе ярчайшего контраста, нежели восставшего пред нами: среди нескончаемой тьмы всходит белоснежный, мерцающий маленькими точками побег, основание которого удивительно быстро увеличивается в размерах, а тонкая вьющаяся верхушка непрестанно тянется ввысь. Этот побег и есть бесконечное множество белых конечностей; хватаясь за себя подобных, они увеличивают размеры ствола ежесекундно, отчего побег скоро превращается в белую волну, на гребне которой несётся человек. Он с широко раскрытыми глазами возносится средь мглы по бледным рукам, безмолвно, отсутствующим взором смотря то вниз на бесконечную вереницу, то вверх на прорывающийся ослепительный луч.

То ли от страха, то ли отчего-то другого, однако наш герой только и помнит, как оказался у себя дома уже с включённым светом, с птицей и свертком бумаги в руках.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Когда настроение скверное, не все ли равно,

что там за окошком.

Сэлинджер, «Над пропастью во ржи»

Белая вспышка, вылетевшая из точки по центру, процесс, подобный включению телевизора 80-х годов – первое, что Александр увидел, вернула ему сознание. Он нашел себя в прихожей, прислонившимся спиной к комоду, на полу. После минувшего вихря мистических событий в его голове ещё порывисто бродил ветер, и, пробираясь в каждый темный уголок, не позволял нашему герою отвлечься от хаоса безо́бразных мыслей. Порывы ветра – явления, как внутреннего мира человека, так и внешнего мира, чьи близкие сходства можно заметить без труда: они одинаково препятствуют и путешественнику в дороге, портя видимость мутновато-искаженными полосами, которые рисуются в воздухе резкими мазками; и Александру, закрывая ему чистый горизонт мыслей, и даже его чуткость ума пока не могла прозреть ясную картину. Холод дуновений пробирался и в душу, принося в нее смутные и скверные чувства.

Знаешь, разбитое состояние, в каком прибывает Александр, сравнимо с тем, что бывает после сна: проснувшись, с пронзительной болью обнаруживаешь, что несчастен в этой жизни; ночь улетучивается и на смену ей приходит горькое послевкусие – апатия и разочарование. Сильнейшее уныние накрывает с головой именно когда умываешься: вроде бы трешь зубы, а почему-то раздирает только душу; но как раз таки в эту нелёгкую минуту, в процессе глубокого анализа собственных чувств, будто кто-то внутри, сжалившись над комично-горестной сценой, кидает круг помощи в виде осмысления, что всему виной либо дурной, либо слишком сладостный сон.

Вот и в этот раз Александр, сослался на дурное послевкусие.

Итак, спустя некоторое время, за которое он успел поймать несколько витающих мыслей и соединить их в нечто целое, вспомнил он и про внешнюю среду. На его руках, как-никак, находилась птица. «Какая маленькая птичка. Где же я тебя среди этой тьмы подобрал? – первое, что вымолвил Александр после долгого раздумья; в ответ ему попискивал птенец. – Правда, несмотря на твой младенческий вид, и всем вытекающим отсюда умилениям, которые непроизвольно возникают при виде беззащитного существа, выглядишь ты крайне непривлекательно».

Да прости мне, читатель, за такую несуразицу: этот птенец вовсе не выглядел противным, какими частенько бывают его новорождённые собратья, и во внешнем виде его нельзя подчеркнуть ни малейшего признака уродства. Да что уж тут говорить, изучая внешность, можно подметить и особые привлекательные признаки, как например: отсутствие блеска перьев – выглядит, будто у пташки они матовые; шея украшена белым пятном, единственным на всем теле; однако, подводя черту итога, любой, глянувший на него чуть более чем мимолетно, согласится, что общий образ птицы вовсе нельзя назвать притягательным.

Что-то смущало и Александра. Он никак не мог понять, почему изящный чёрный цвет перьев, переливающийся на свету глубокой синевой; вытянутый, закруглённый и на конце острый клюв; безостановочно бегающие, всего-навсего испуганные глаза – всё это, вроде бы, ни разу не устрашающее по отдельности, как, слившись воедино, вдруг внушают безотчетный холодок, граничащий с ужасом. Иной раз Александру становилось сильно не по себе, когда два чёрных пятнышка после безостановочной беготни резко останавливались на нём.

Так же в руке у нашего героя находилось подобие записки. Почему подобие? Потому что это обычный скрученный белый лист! И как только он ни вертел этот чертов листок, все равно не находил ни единого слова.

Невозможно представить, с какой прыткостью человек может терзать мозг количеством одинаковых вопросов, при этом ничуть не теряя интереса. Все до одного они были связаны с этим бредом, псевдо-запиской и птицей. Больше всего Александр хотел понять, что же произошло с ним на улице.

«Можно предположить, что, скорее всего, это был приступ, от которого темнеет в глазах и звенит ушах, и не мудрено, что совершенно не припомню, как оказался здесь. Повезло, что все-таки смог добраться до дома. – Сидя на обуви у комода, поджав под себя ноги, размышлял Александр. – Но со мной никогда прежде не случалось ничего подобного. И что это за приступ такой? Как вообще можно объяснить эти мрачные видения?»

Сия мысль затмила у него все остальные. Он пытался найти хоть капельку довода, пусть и выдуманного, главное – убедительного, чтобы оправдаться им пред терзающим воображением, которое обрадовалось представившейся волей, как едва уловимый звук от окна вывел его из задумчивости. «Кажется, кто-то стучится?» – подумал Александр, и с удивлением заметил такую приятную на слух нотку робости, редкую в его век, что сразу же покорился вежливостью стучащегося. Но не успел покорённый и подняться с пола, как застенчивость незваного гостя бурно сменилась настойчивостью. Буквально три секунды спустя ему пытались разбить стекло.

Такой выходкой этот невежа, как по щелчку заставил собрать Александра все, покинувшие его некогда, силы. Никогда ему не приходилось слышать звука, столь раздражающего слух, отчего в районе шеи вдруг порывисто защекотало и, побежав внутрь, разлилось по голове. Александра начало бесить и это дурацкое дребезжащее стекло! Назойливость стука, как ему казалось, усилилась, и на теле выступили мурашки, руки покрылись лёгкой дрожью. Сосуд, отведённый душе человеческой, был уже чересчур полон чувством раздражения, отчего края его принялись изливаться и брызги полетели во все стороны. Мигом подскочив на ноги, Александр запылал ответить на нетерпение нетерпением. Распростертые кулаки были уже наготове. Иных доказательств в том, что его посмели дразнить прямо у себя дома, было уже не нужно, из-за чего развитое самолюбие забило тревогу, призывая покарать насмешника, все больше и больше подогревая бешенство. Уверяю тебя, никто и никогда не был так близко похож на льва, чем Александр в эту минуту: его соломенные волосы, и без того пышные, слегка приподнялись и будто бы надулись – это была самая роскошная грива.