Александр Дударенко - Фига из будущего

– Он просил никому… Но вам скажу. Он у меня переработался. Он же мэр нашего города. – И она обвела глазами всё вокруг, подчёркивая, вероятно, необъятность власти её мужа.

Услыхав слово «мэр», Давид едва сдержался, чтобы не вскрикнуть от удовольствия. Надо же! Сама удача идёт в руки. А мадам продолжала:

– Не может исполнять свой долг… – и шёпотом что-то добавила, наклонившись к Давиду в самое ухо.

– Ах, в этом смысле. Ну, это дело поправимое.

– Правда?

– Есть у меня средство. Друг привёз от тибетских монахов. Он там подрабатывал чтением лекций о пагубности влияния марксизма-ленинизма на развитие религиозной сознательности масс.

Толстуха всплеснула руками.

– Да что вы? А я считала, они замкнуты в своём уединении.

– Замкнутость не отрицает нахождения в курсе мировых событий, мадам.

– И сколько стоит это средство? – Мадам полезла в сумочку, висевшую у неё на мощном плече.

– Ну что вы. Я себе не беру… а другу нужно отдать двести долларов США. Монахи, знаете ли, пока не оценили перспективы брать нашими рублями. Отсталый народец… Средневековье.

– Ох… – покачала головой мэрша. – Дороговато, конечно… Но… хорошо. Вот.

Получив двести новеньких, хрустящих бумажек с изображением то ли евнуха в шарфе, то ли старушки пред последним сватовством, Давид почувствовал прилив вдохновения. Он протянул даме непрезентабельную баночку с чем-то серым внутри. Мадам подозрительно и брезгливо приняла тибетское средство, заготовленное накануне Давидом, ожидавшим чего-то подобного от посетителей. Снадобьем был обыкновенный мел с добавлением муки низкого сорта.

– И как его… ну это… применять? – рассматривая снадобье, спросила дама. – Втирать, что ли? – И она лукаво и игриво чуть толкнула Давида локтем.

– По четверти чайной ложки на одну кастрюлю первого блюда. Остальные три четверти добавлять при стирке его нижнего белья в порошок.

Мадам подозрительно задумалась, но спрятала баночку в сумку. А Давид зачем-то закрыл глаза и прочёл мадам Инессе как-то уж совсем некстати несколько строк:

Эти строчки Давид выучил в том же путешествии на верхней полке, между чтением лекций «Учпедгиза» и пьянством тёплой поездной водки. Они были нацарапаны его несчастным предшественником, отлежавшим, видимо, бока на жёстком диване, прямо на стене под самым потолком. Давид читал строки и перед сном, и днём, и утром. Не мог не читать, так как они были нахально нацелены на его глаза. Странноватые строки прочно врезались в молодую память и теперь позволяли искрить при необходимости своим утончённым вкусом пред провинциальными простушками.

– Это ваши… стихи? – продолжая смущаться, промурлыкала жена мэра.

– Моего друга. Он уехал и пишет оттуда… письма. В стихах. Кстати, модный поэт. Был запрещён. Советую.

– А как его фамилия? – неловко улыбнулась мадам. Давид тут же вспомнил нацарапанные каракули и подпись под ними – «ибродский». Все буквы одного размера. Без заглавной. А первая «и» предательски срослась с фамилией. Ром улыбнулся восставшей в памяти истории. Перед ним всплыл образ соседа по плацкарту, с которым они иногда для разнообразия менялись полками. Тот тоже читал надпись и, желая блеснуть эрудицией, шпарил наизусть зазубренные строфы проводнице, ходившей всегда с веником в руке и папиросой во рту. Долгая дорога, выпитое спиртное и тоска вынуждали соседа Давида очаровывать беззубую хозяйку вагона. В том числе и стихами, въевшимися в память. Он их читал, добавляя в конце: «Это стихи Ибродского». Проводница не обращала внимания на странные ухаживания, продолжала бурчать и подметать грязные полы вагона… Длинное путешествие иногда скрашивали часы, когда в купе оставались только два пассажира. Он и его сосед по плацкарту. Тогда товарищи ложились на нижние, более широкие, диваны и подолгу болтали. И это уже было повышение в статусе пассажиров. Помнится, тогда Давид вывел для себя одну формулу. Она была навеяна дорогой.

«Вот так и в жизни, – размышлял он. – Кто-то едет с удобствами, кто-то ждёт, когда освободится более комфортное место, а кто-то подметает пол. Но все всё равно в одном вагоне. И едут с одинаковой скоростью. Вот только станции назначения у кого раньше, у кого – позже… И покидают вагон жизни пассажиры поезда под названием «земной путь» не с чемоданами, а под прощальные речи подвыпивших на поминках сослуживцев и плач безутешных вдов, которые в уме прикидывают, как распорядиться свалившимся на голову наследством. И место ушедших навсегда займёт новый пассажир, устраиваясь поудобнее и намечая грандиозные планы на предстоящее путешествие. Поначалу он с удовольствием смотрит на прыгающие вверх-вниз росчерки проводов за окном, на мелькающие столбы, на пролетающие мимо леса, поля, города, полустанки. Восхищение от дороги проходит довольно быстро, и вскоре путь становится нудной рутиной. Он не задумывается в это время ни о машинисте, ни о погоде, ни о стрелочнике, от которого зависит многое. Он считает себя творцом своей судьбы… И совершенно напрасно. Что он может изменить, находясь в вагоне? Место на освободившейся полке занять? Сходить в туалет или вагон-ресторан? Но от этого не изменится ни место назначения прибытия состава, ни время. А машинисты, периодически сменяя друг друга, ведут состав по пути, намеченному диспетчером и отрегулированному обычным стрелочником, может быть случайно, с похмелья перепутавшим поворот рычага…

Давид улыбнулся воспоминаниям и философским размышлениям, которые навевала ему в своё время долгая железнодорожная прогулка. Да… он улыбнулся воспоминаниям. Потом хмыкнул и грустно ответил Инне Михалне:

– Хм. О! У него прекрасная русская фамилия – Бродский.

– Ах, ну да. Я слыхала. Иосиф Бродский! Конечно. Обязательно возьму в нашей библиотеке. Иван Львович уделяет много внимания развитию культуры в нашем городе…

Далее жена городского головы прочла небольшую лекцию о роли её мужа в повышении культурного уровня горожан в Земске. Привела ряд статистических данных по увеличению числа читающих граждан в сравнении с 1913 годом. И красочно закончила: «Дайте срок! То ли ещё будет!» Причём в слово «срок» она вкладывала вполне реальный смысл ещё одного срока правления мэра.

Давид бесцеремонно прервал затянувшийся словесный поток:

– Я не судья и даже не прокурор. Срок обещать не могу… На этом закончим.

Он поднялся и слегка наклонил голову. Окрылённая беседой с «умопомрачительным» провидцем и снабжённая чудесным тибетским средством от мужского бессилия Инна Михайловна поехала к подруге делиться впечатлениями, а Давид, написав от руки на листке в клеточку «Приём окончен», пригвоздил его к двери. Рабочий день прорицателя закончился.