Полина Раевская - Между строк

– Не вздумай бросить, Алён! Если взялась, то доведи это дело до конца. Не хочу говорить тебе «иначе», ты мне нравишься, но, если подведёшь, я тебе это «иначе» покажу.

– Я поняла, – спокойно отзывается Алёнка.

Конечно, получить такое напутствие не очень приятно, но она действительно понимает опасения Олега, поэтому не видит смысла воспринимать его в штыки.

Попрощавшись, девушка спешит в свою комнату, где сразу же открывает коробку. Сверху лежит листок, на котором расписаны значимые даты: дни рождения, день встречи, день призыва; клички; имена; приметы и всё в таком духе. Бегло ознакомившись с характеристикой, Алёнка начинает смеяться.

Ей до сих пор не верится, что она согласилась на эту авантюру, но рассудив, приходит к выводу, что в её унылую жизнь не помешает добавить немного безрассудства. Пожалуй, это будет даже интересно.

Успокоив себя, Алёнка принимается за изучение писем Бори Шувалова. Почерк у него кошмарный. Она тратит не один час, чтобы разобраться, о чём вообще речь, при этом насмеявшись на целую жизнь вперед, хотя на самом деле, ничего смешного в прочитанном нет, напротив, грустно даже.

Прочитав больше половины, Алёна понимает, что Машка Скопичевская – законченная эгоистка, к тому же не отягощённая умом. Все разговоры так или иначе сводились к её глупым проблемам и каким-то левым людям, про которых она, видимо, писала. Зато о себе Боря практически ей ничего не рассказывал и, судя по всему, Машку устраивал такой расклад.

Алёну всё это до глубины души поражает и, чем больше она читает, тем больше негодует.

Как можно любить такую, простите, дуру? А то, что эта девица-дура, Глазкова с каждым письмом убеждается всё больше и больше. Один «Юсик» чего стоит.

Когда Алёнка в одном из писем обнаруживает фотографию Шувалова, то и вовсе выпадает в осадок. Назвать ТАКОГО брутального парня «Юсик» даже в шутку – это надо быть совсем ку-ку.

Если объективно, то красавцем Боря не был, все черты у него были грубые: широкий нос, квадратная челюсть, нижняя губа полнее верхней, взгляд исподлобья, торчащие уши… В общем, лицо из-под топора, как любила говорить Алёнка, но эта обаятельная полуулыбка и тёплый, будто всё про тебя знающий взгляд с хитринкой, делали грубоватое лицо невероятно-притягательным, цепляющим. И Алёнка не могла оторвать взгляд. Смотрела в искрящиеся весельем, зеленые глаза и чувствовала непреодолимое желание улыбнуться в ответ.

Такой её и застает Ольга Андреевна – зависшей над фотографией с загадочной улыбкой на губах.

– Всё – таки решила писать? – резюмирует она. Алёнка вздрагивает и поспешно сует фотографию в коробку.

– Решила, – покраснев, кивает и, засуетившись, достает тетрадь и ручку, чтобы как-то скрыть смущение.

– Ой, Алёнка, попомни моё слово, добром это не кончиться! Парень вернется и, в первую очередь, тебе голову открутит за такие шутки, – предпринимает Ольга Андреевна последнюю попытку образумить дочь.

– Не переживай, мамуль, в списке на откручивание головы я иду далеко не первая. И вообще он мне спасибо ещё должен сказать. Вживаться в его блажную шлёндру будет той еще прэлестью, – морщит Алёнка носик.

– О, он тебе скажет, не сомневайся! – предрекает Ольга Андреевна.

– Не понимаю, как можно любить такую дуру, она же только и делает, что ноет?! – не обращая внимания на замечание матери, возмущается девушка.

– Вот встретишь, Алёна, того самого и поймёшь, что для любви причины не нужны. В том и заключается её феномен: самый обычный и далеко неидеальный человек становится вдруг самым лучшим на свете.

– Это называется – самообман.

– Нет, никто не обманывается, а любит человека таким, какой он есть – со всеми его недостатками. И знаешь, я тут подумала, если этот парень действительно любит свою девушку, то он тебя в два счёта вычислит.

– Ну, вот и проверим, настоящая ли «принцесса», – помедлив, усмехается Алёнка, хотя внутренне напрягается, не уверенная, что сможет спрятать «горошину» под матрасами слов.

– Э, Шувалов, ну-ка оделся щас же! Тебя еще в медчасти не хватало, скоро в море выходить. Достали по госпиталям гаситься! – кричит дневальный.

Борька, спохватившись, что выскочил в одной футболке, едва сдерживает мат и возвращается в казарму.

– Всё, Санёк, не кипи, – примирительно бросает он, широкими шагами пересекая центральный проход. Под кожей зудит нетерпение и в то же время диафрагму сводит судорогой от волнения, настолько сильного, что кажется, еще чуть-чуть, и руки, как у алкаша, дрожать начнут при виде рюмки.

Схватив с сушилки бушлат, Шувалов на ходу натягивает его, даже не замечая, что он совершенно не просох. Пока идет по ЦП, вслед несутся шутки сослуживцев, знающих, что он, наконец, получил письмо от «своей ненаглядной», но Борьке сейчас плевать, каким придурком он себя выставляет.

Не до понтов ему. Все мысли заняты прожигающим карман письмом.

Как только в обед выдали почту, для мира Борька стал потерян. Увидел на конверте Машкину фамилию, выведенную размашистым, незнакомым почерком и едва не нарушил устав, чуть не поддавшись желанию сбежать с учений.

Неизвестность и дурное предчувствие шарахнули прямо под дых. Борька то и дело порывался вскрыть конверт в коротких перерывах между занятиями, но тут же одергивал себя, напоминая, что не время и не место.

Однако, добравшись, наконец, до облюбованного с начала службы, уединенного местечка, садится на покосившуюся лавку и, достав письмо, никак не может решится прочитать его. Сверлит воспаленным взглядом чужую, почти каллиграфическую вязь, и не знает, что думать. Точнее – знает и даже почти уверен, да только верить не хочется. Совсем не хочется, иначе окончательно башню сорвет. Он эти полтора месяца-то еле как продержался. Метался, словно запертый в клетке зверь, сгорая от ожидания, накручивая в голове всякое. А теперь, если узнает наверняка… О, держите его семеро!

Стиснув до скрежета зубы, Шувалов втягивает с шумом промозглый, соленый воздух и тут же с шумом выдыхает, настраиваясь на неизбежную правду.

«Сейчас бы намахнуть, чего покрепче», – проскакивает малодушно, но Борька тут же отвешивает себе мысленного леща. В конце концов, сколько можно соплежуйством заниматься? Не он первый, не он последний, более того, классика жанра.

Как и всякий влюбленный дуралей, он с какого-то перепугу решил, что они с Машкой особенные, что не такая она, хотя объективно всё понимал и видел. Знал Машкины недостатки и слабости, но все же почему-то надеялся, что любовь окажется сильнее. Увы, не в их случае.

Эта мысль вызывает злость. Немедля больше, Борька решительно вскрывает конверт, да только ухватив краем глаза «Дорогой Боря…», написанное все тем же, чужим почерком, чувствует, как внутри стягивает в ледяную пружину.