Полина Раевская - Между строк

Перспектива драить посуду следующие два года удручала. Но самое главное, что не было стопроцентной уверенности в том, что ожидание окупится. Это пока у Борьки любовь, а что будет потом – неизвестно.

Разве можно всерьез рассчитывать на парня, которому только-только исполнилось восемнадцать. Да, он ответственный, надежный, но он молодой, горячий, порывистый и в любой момент может влюбиться или просто уйти, а что потом делать ей – двадцати четырехлетней дуре, потратившей столько лет на ожидание?

Маша не знала. Она любила Шувалова. Правда, любила, но рисковать своим будущим ради чувства, которое однажды все равно угаснет и, возможно, даже быстрее, чем они думают, не могла. Поэтому, когда Арташ – хозяин кафе обратил на неё внимание, Маша не стала пресекать его попытки сблизиться, но и зеленый свет давать не спешила. Всё думала, взвешивала да пыталась побороть тяжесть на сердце, но это оказалось не так-то просто, пока обстоятельства-таки не заставили её пойти наперекор своим чувствам.

Не вытягивала она в одиночку, не справлялась. Надоело работать только на еду да на оплату коммуналки. В двадцать два хочется жить, а не выживать. И ради этого, порой, приходиться жертвовать чувствами.

Оправдание себе Маша не искала, но выбор свой считала именно жертвой, а не предательством, поэтому чувствовала себя не менее пострадавшей стороной. Но доказывать и что-то объяснять Гладышеву она, конечно же, не собиралась.

Стояла, потупив взор, и молчала, пока он обливал её помоями. Про себя, правда, дико ненавидя.

– Поняла меня? – меж тем, заканчивает он свою речь, которую Машка благополучно пропускает мимо ушей, погруженная в свои мысли.

– Нет, – качает она головой и тут же испуганно добавляет, заметив, как меняется выражение его лица. – Я не услышала.

– Так ты не щёлкай ртом, дура, – встревает Антропов, потирая замерзшие руки. Видно, что ему уже осточертело торчать на морозе.

– А ты вообще на хер иди, дебил! – огрызается она.

– За базаром следи, – цедит Мишка сквозь зубы и достает пачку сигарет.

Маша собирается ответить, но Гладышев не позволяет.

– Значит, слушай сюда, я повторять больше не стану. Вякнешь Борьке про своего хахаля, я тебя интернатовским скормлю живьем, поняла? Они отмороженные, Скопичевская, лучше не нарывайся. Хач твой, если рыпаться начнёт, останется без забегаловки, её подожгут только так. Мне пофиг, что там у тебя и кто, Шувалову будешь два года писать, как миленькая.

– Думаешь, он потом тебе за это «спасибо» скажет? – усмехается Маша сквозь слёзы.

– А мне никакое «спасибо» и не нужно, мне надо, чтобы мой друг не натворил глупостей из-за какой-то шалавы! – жестко припечатывает Олег, отчего Машка бледнеет. – И он их не натворит, иначе ты у меня взвоешь.

– Ты – псих, Гладышев, тебе лечиться надо!

– Ну, вот не забывай об этом, пиши Шувалову, и будет тебе счастье, – ухмыльнувшись, холодно резюмирует он. – Давай, дуй, письмо строчить. Чтоб прям сегодня села и написала, что болела или что там… придумай, короче. Поняла меня?

– Поняла, – цедит Скопичевская и, не говоря больше ни слова, спешит домой, глотая слезы. Гладышев с шумом выдыхает, поражаясь собственной выдержке. Желание убить идиотку было нестерпимым.

– Зря ты это затеял, – бубнит Миха, чиркая зажигалкой, пытаясь подкурить очередную сигарету.

– В смысле? – хмурится Олег, хотя у самого на душе неспокойно. Понимает, что неправильно это, но и придумать что-то получше пока не получается.

– Да шла бы она лесом, – скривившись, делает Антропов затяжку. – Стопудова херню какую-нибудь намутит. Пусть бы просто не вякала, а там уж сами без неё как-нибудь разрулили бы. На крайняк левую девку можно попросить писать, всё спокойней.

– Слушай, а это идея, – задумчиво тянет Гладышев.

В самом деле, зачем нужна эта падлюка? С таким же успехом любая другая может писать, только при этом не шляться с кем ни попадя. Конечно, правильнее рассказать правду и позволить Борьке решать самому, но Олег боится рисковать благополучием друга, а оно для него важнее всяких понятий. Поэтому он готов на любую авантюру, чтобы уберечь Шувалова от необдуманных поступков.

– Тогда я пойду, заберу у неё письма да скажу, чтобы сидела на жопе ровно, – предлагает Миха.

– А письма зачем?

– Ну, чтобы если что почерк скопировать, да и вообще понять, о чем они там трындели.

– Охренеть, ты у нас, оказывается, интриган еще тот, – усмехается Олег.

– Поживешь в интернате, не только интриганом станешь, – скривившись, парирует Мишка. – Ладно, я пошел до этой курицы, стуканёмся завтра. Я сегодня к Рыжей с ночёвкой, у неё родаки куда-то свалили.

– Давай, Викусе мой пламенный, – с понимающей ухмылкой махнув рукой, направляется Гладышев к тёте Любе, чтобы забрать подарок.

В голове же назойливой мухой крутиться мысль: где бы найти такую девчонку, которая согласилась бы писать в армию незнакомому парню, прикидываясь его девушкой? Задачка-то не из легких, но, тем не менее, разрешимая. И Гладышев собирается решить её, чего бы ему это ни стоило.

– Алёнка, иди кушай, – с нажимом повторяет Ольга Андреевна.

– Сейчас, – на автомате уже в который раз отзывается Алёна, продолжая сосредоточенно смётывать платье. Длинные пальчики, словно разноцветные крылья бабочки задорно порхают над бархатной тканью, сверкая яркой радугой на ногтях: от небесно-голубого до неоново-розового.

У Ольги Андреевны от скорости, с которой дочь сшивает выкроенные части, рябит в глазах, а на душе становиться тоскливо. Где это видано, чтобы её Алёнка сидела дома в такое время и головы не поднимала от работы?!

Дочь, конечно же, обожала своё хобби, с детства шила куклам платья, рисовала да придумывала разные образы. В четырнадцать записалась на курсы и уже с пятнадцати лет начала подрабатывать, обшивая подружек и знакомых, но никогда это не выходило на первый план, и не попахивало фанатизмом.

У Алёнки было множество занятий, интересов, друзей. Она никогда не сидела на месте, всегда была в гуще событий и людей. Её жизнь кипела, подобно пробудившемуся вулкану: школа, дизайнерские курсы, волейбол, соревнования, различные конкурсы, праздники и вечеринки, на которых она неизменно была душой компании.

В доме Глазковых не переводились Алёнкины друзья. То они с девчонками готовились к контрольной, то репетировали какие-то номера на школьные выступления, то приглашали друзей брата поиграть в мафию или просто побалдеть. Шум, гам, взрывы смеха и громкая музыка были привычным делом в их доме, и ни у кого из семьи не вызывали раздражения или непонимания. Ольга Андреевна любила гостей, атмосферу праздника и сияющие глаза своих детей, а потому нынешняя тишина и витающая легким флёром подавленность очень удручала.