Loafer83 - Держи меня за руку / DMZR

Стараясь не наступать на слова, я углубилась в чащу, остальные небрежно раздавливали буквы, и слова исчезали под сорняками. Мне показалось, что весь сад был когда-то высажен виде шахматной доски, каждую клетку по углам держали толстые эвкалипты, задевавшие кроной стеклянный свод, посеревший от тусклого неба и многолетней грязи. Не помню, как точно должны были выглядеть эвкалипты, может быть, это были и совсем другие деревья, но запах от них шёл знакомый, зимний, бабушка любила подливать в лампадку эвкалиптовое масло, её вера совсем не мешала ей принимать и использовать для своей пользы восточные духовные практики, у нас была даже вездесущая денежная жаба. Бабушка вообще была странная, как мне сейчас видится, жгла вонючие палочки, изгоняла злых духов, а в воскресенье ходила в церковь, папа называл это религиозной попсой, желание прикрыться со всех сторон, мало ли что.

Задумавшись, я ушла далеко вперёд, опередив всех. Идти было легко, воздух чистый, немного острый от запаха эвкалипта, пощипывающий горло. Высокие кустарники кончились, и я вышла на большую поляну, всю заросшую сорняками мне по горло, ничего не видно, сплошные стебли и пожухлые листья. Справа раздались нечленораздельные выкрики, будто бы там был обезьянник, но не ментовской, а типа зоопарка. Я смело пошла туда и едва не провалилась в глубокую яму, которую не было видно за стеблями толстого борщевика. Папа успел схватить меня за капюшон и вытянуть.

– Не торопись, – тихо сказал папа, прислушиваясь.

– Хорошо, больше не буду, – прошептала я, перепугавшись, упасть в эту бездонную чёрную яму было страшно, я совсем не видела её дна.

Яма больше походила на огромный тоннель, в котором что-то двигалось, свистело, а когда из неё пахнуло затхлостью перегонов метро, сомнений не осталось. Тоннель уходил вертикально вниз, края вымазаны засохшей слизью, серо-коричневой вонючей пеной. Мы обошли яму справа, что-то вылезало из неё не так давно, борщевик был выпачкан этой мерзкой пеной, поломанный, не сдающийся. И это нечто ползло к зверинцу, сминая борщевик, ломая кусты. Я стояла на месте в нерешительности, а Хмурый и Нурлан смело шли по следу, Хмурый рубил обломки борщевика, отбрасывая грязные стебли в сторону, расчищая нам путь.

Мы шли бесконечно долго, мне казалось, что эти ряды кустарников никогда не закончатся. Но они оборвались внезапно, так бывает, когда на полном ходу выбегаешь из леса, в последний момент успевая затормозить, чтобы не скатиться по крутому откосу в реку. Я уже начала злиться от усталости, как вдруг кустарники и деревья кончились, сад кончился, осталась огромная бетонная площадка с десятками, сотнями клеток. Многие из них были разворочены, что-то рвало, разбивало клетки с чудовищной силой. И это было совсем недавно, на бетоне чернели лужи застывшей крови, а роботы-погрузчики лениво, как грузчики-люди, с шуточками и перекурами, оттаскивали сломанные клетки в сторону, выдвигая вперёд новые.

В клетках сидели зверо-люди, я их узнала сразу и зажмурилась от страха. Голые, худые, как узники концлагеря, одни глаза, полные боли, под плоским тупым лбом, и жёлтые длинные клыки, выпиравшие из челюсти. Если бы не массивный лоб, плоская черепушка и эти клыки, то это были бы обыкновенные люди с длинным руками и мощными когтями вместо ногтей. Открыла глаза и пошла вдоль клеток, с ужасом и интересом разглядывая этот зверинец. Клетки расставлялись в хаотичном порядке, поэтому это был скорее поганый питомник/приют для бездомных собак, я всегда ловила новости про такие пыточные лагеря для животных, искренне переживая за блохастых бедолаг. Зверо-люди с интересом и испугом следили за нами, и я заметила, что они бесполые – плоские, как пупсы, без причиндал. Чем больше я на них смотрела, тем отчётливее видела в них человека, а не ту орущую ликующую массу, возбуждённую насилием, кровью и чужой болью. Я сравнивала нас, людей из прошлой моей жизни до болезни, со зрителями цирка, с детьми, мирно гулявшими между трупов, жрущих и демонстративно сосущихся, и сравнивала с этими забитыми голодными животными, стеснявшимися своей наготы, прячущимися в углах прозрачных клеток, сворачиваясь в комок, с трудом дотягиваясь до соседа, чтобы пожать его пальцы и улыбнуться.

Роботы закончили перетасовку клеток и стали разбрасывать корм. Робот бесстрастен, рука манипулятора бросала пакеты с жратвой в каждую клетку в одно и то же место. Некоторые подходили к пакетам, разрывали их и с ожесточение выбрасывали за прутья. На землю летели серые котлеты, коричневые куски пережаренного фарша. Унылый гул встал над головой, слышались плач и недовольное бурчание, слышалось, как вновь разрываются пакеты и летят на бетон куски жратвы. Они не ели это, никто не ел, демонстративно поворачиваясь спиной.

Клеток было ровно 252, я посчитала по рядам, 10 рядов и ещё 12 клеток брошены в кустарники. Большая часть была пуста, питомцев я насчитала 47, роботы скучковали их вместе.

В трёх клетках были малыши, не больше метра. Они лежали на бетонном полу лицом вниз и не двигались, как мёртвые. Я подошла к одной клетке ближе, потом решилась, и встала вплотную. Малыш не пошевелился, тогда я сунула руку в карман куртки, там оказались залежи карамели. Я бросила горсть сначала одному, потом второму, третьему. Малыши вскочили. Долго обнюхивали конфеты, лизнули обёртку, для верности, быстро догадались, что надо развернуть, и стали набивать ими рот. Следивший за этим взрослый зверо-человек в клетке слева улыбался, выпячивая вперёд жёлтые крепкие зубы… Я подошла к нему и протянула горсть конфет, он отрицательно покачал головой и пальцем показал, что возьмёт одну, выставив вперёд крепкую мозолистую ладонь. Я положила конфету, дёрнувшись, когда дотронулась пальцами до его кожи, страх во мне горел ярким пламенем, я помнила, как эти зверо-люди набросились на труп сородича. Он не двигался, пока я не убрала руку, аккуратно развернул конфету и взял в рот, широко улыбнувшись.

Я успокоилась, папа тоже был спокоен, а Хмурый стоял и зевал, его ничего не интересовало. Нурлан показывал малышам смешные рожи, дети смеялись, закрывая рот, набитый конфетами. Зверо-человек показал мне на клетку, на дверцу, а потом на мою кувалду. Он сделал верное движение, но я переспросила.