Сергей Лобанов - Новороссия. Реквием по любви

По ту сторону окна можно было разглядеть несколько столов, стульев, шкафов, серый металлический сейф. За столом, лицом к посетителям, сидел офицер средних лет, поджарый, щупловатый, с залысинами светлых волос.

Дарина подошла вплотную к окну.

– Здравствуйте. А как мне военкома увидеть или кого-нибудь самого старшего?

– Здравствуйте. Кто вы и с какой целью обращаетесь?

– По личному вопросу.

– По личному вопросу обращайтесь в приёмные дни, вот там написано, ― офицер кивнул на стекло, залепленное листами с какой-то информацией.

– Где именно? ― спросила девушка. ― Тут столько всего.

– Справа от вас. Видите?

– Да, спасибо. А в нынешних условиях это правило действует?

– Так точно, ― сухо ответил офицер.

– Мне по очень личному вопросу, ― просительно вымолвила Дарина.

– Вы знакомы с военкомом?

– Нет. Но мне очень надо. Честное слово. Я не обманываю.

– Как вас представить? ― спросил офицер, положив руку на телефонный аппарат. ― Паспорт с собой?

– Сотникова Дарина Матвеевна. Вот паспорт.

Офицер снял трубку, набрал короткий номер.

– Товарищ полковник, до вас посетительница Сотникова Дарина Матвеевна по личному вопросу, говорит, очень надо… Так точно.

Она с замиранием сердца слушала, предчувствуя отказ.

– Давайте паспорт.

У Дарины отлегло. Протянула документ. Офицер раскрыл его, пролистал, что-то записал в журнал, вернул.

– Идите в приёмную.

– Спасибо. А куда идти?

– По коридору.

Она пошла по тёмному проходу с закрытыми дверями по обе стороны. Шагах в десяти дальше тьма немного рассеивалась, там было окно.

Прошла ещё.

Дверь в приёмную была открыта.

За столом ― женщина средних лет с довольно ярким макияжем. Может быть, красилась с расчётом на плохое освещение?

– Здравствуйте. Мне к военкому.

– Здравствуйте, проходите.

Боковым зрением Дарина ощутила на себе оценивающий взгляд женщины.

Рассмотрев посетительницу, секретарша, видимо, поняла, что сравнение не в её пользу, с пренебрежением поджала губы.

Что ж, привычная реакция. Мысленно отгородившись от чужой нехорошей ауры, Дарина открыла дверь, шагнула в кабинет и буквально натолкнулась на прокуренную духоту.

«Господи, как можно столько курить?!» ― воскликнула она мысленно и поздоровалась как можно более уверенным голосом:

– Добрый день, товарищ полковник.

– Добрый. Присаживайтесь. Слушаю вас, ― прогудел офицер.

Хозяин кабинета ― мужчина за пятьдесят, крупного телосложения, с грубым, будто вырубленным из камня лицом, глаза маленькие, взгляд тяжелый, властный, испытующий. Он уставился на Дарину, словно хотел приплюснуть к стулу.

– Я хочу вступить в ополчение, ― сказала она, стараясь не робеть перед этакой глыбой.

Полковник несколько секунд разглядывал её, будто насекомое. В душе девушки росло чувство дискомфорта. Затея пойти на войну показалась неумной и авантюрной ещё сильнее, чем прежде. Но она упрямо продолжала смотреть в глаза офицеру.

– Зачем? ― спросил тот, откинувшись на спинку кресла.

«Какой разговорчивый дяденька», ― усмехнулась мысленно Дарина.

Совсем не хотелось раскрываться перед ним, рассказывать о своём горе. Не вызывал он такого желания.

«Что же ему сказать убедительное? ― напряженно думала она. ― Чем пронять такого борова?»

– Не пытайтесь выдумать, чего нет, ― скупо хмыкнул полковник. ― Вы среди мужиков смуту посеете. Одним своим видом. Вам не в ополчении надо быть, а на обложке дамского журнальчика. Идите домой, и выбросьте из прелестной головки желание повоевать. Всё это похвально, но вы просто не понимаете, что такое война.

Дарина сидела будто оглушённая. Потом встала и, не прощаясь, направилась к двери. Та в этот момент распахнулась, на пороге появился мужчина в гражданской одежде, возрастом несколько моложе военкома и не такой грузный. Он прошёл в кабинет, мельком глянув на девушку, а она случайно зацепилась ремешком сумочки за ручку. Пока освобождалась, придерживая стопой дверь на тугой пружине, услышала, как вошедший тихо спросил:

– Кто это?

– Патриотка, ― также тихо, с сарказмом ответил хозяин кабинета.

Взбешенная, едва сдерживая эмоции, она поторопилась на улицу, зашагала прочь от военкомата, не обращая ни на кого внимания, не реагируя на явный молчаливый интерес мужчин, так и стоявших неподалёку от ступеней и чуть в стороне, у курилки.

Вдруг где-то рядом загрохотало, следом завыла сирена…

Дарина испуганно остановилась, ища глазами хоть какое-то укрытие.

Загрохотало ближе и чаще.

Она бросилась в подъезд, села на корточки под лестничным маршем, сжалась и уже не сдерживаясь, заплакала. Разом навалилось всё: пережитое унижение, страх и боль от потери близких…

Обстрел прекратился.

Дарина продолжала сидеть, тревожно вслушиваясь, ожидая продолжения, но, кажется, успокоилось. Высохли и слёзы. С опаской вышла из подъезда, боясь отдаляться, не зная, что предпринять. Возвращаться в пустую квартиру не хотелось.

Посмотрела на военкомат и снова пошла в ту сторону.

У здания никого не было: обстрел всех распугал.

Она села на лавочку в курилке усыпанной горелыми спичками, окурками, смятыми пачками сигарет. Невыносимая вонь из железной неказистой урны отравляла воздух. Отвернувшись, Дарина стала смотреть на дверь военкомата. Она не знала точно, зачем вернулась. Причин много, но главная ― желание отомстить. Получить оружие и стрелять в нелюдей, убивших маму и Диму.

Пусть даже не именно в тех самых.

Неважно.

Зачем они пришли?!

Кто их звал?!

Заварили кашу майданутые, русский язык им, видите ли, помешал. Хотите в Европу? Валите. При чём тут русский язык? При чём всё остальное? Люди при чём? За что их убивать?! За что убили маму и Диму?!

Глаза опять застлали слёзы. Смаргивая их, девушка подавляла всхлипы.

«Радим звал на эти митинги проклятые… Хорошо, что не поехала. Все фанатики оттуда сейчас засели под Славянском чтобы убивать… Сволочи… Но Радим не такой, он не поедет… ― думала она горько. ― Поймёт, во что превратился его майдан и отречётся. Почему он не звонит уже неделю? Связь то есть, то нет. Сейчас вот есть. Самой позвонить? Нет, не стану, денег на счету почти не осталось. Да и что сказать? О маме и Диме? Опять разревусь, не хочу, чтоб он меня такой слышал…»

***

Она не знала, что в окно из кабинета военкома на неё смотрел тот самый гражданский.

– Патриотка-то эта сидит, не уходит.

– Да ладно! ― не поверил офицер.

– Точно тебе говорю. Вон она, в курилке на лавочке.

Полковник грузно поднялся с кресла, подошёл к окну, хмыкнул:

– Вот упёртая! Неужто сидела, пока обстрел был? ― и ответил сам себе убеждённо: ― Вряд ли.

– Ну, так пусть идёт в ополчение, если хочет.