Игорь Евтишенков - Римская сага. Битва под Каррами

Продолжая рассказывать о последних римских новостях, Эмилия провела его вглубь дома. В триклинии уже был накрыт небольшой стол. Лаций стал расспрашивать о знакомых и друзьях и, был приятно удивлён, когда услышал, что в Риме его судьбой никто не интересуется. Его даже не искали, как будто Парки спрятали нить его судьбы в укромный угол своей пещеры. По крайней мере, Эмилия не слышала об этом ни от одного магистрата. Ни в Риме, ни здесь. Но она всё время как-то пристально и внимательно смотрела на него, иногда погружаясь в свои мысли и отвечая на вопросы с задержкой.

– Я никак не могу поверить, что ты приехала! Мессала Руф сказал, что я могу провести здесь месяц.

– Да, этот дом в моём распоряжении. Его сын живёт у ликторов префекта города, а сам сенатор предпочитает оставаться на ночь у своих старых и новых друзей.

– Понятно. Значит, ты в этом доме одна? Ты, что, плохо себя чувствуешь? – спросил Лаций, заметив, что Эмилия смотрит сквозь него куда-то вдаль.

– Нет, – вздохнула она. – Но… Я приехала, чтобы вернуть тебе медальон… – в её голосе прозвучала нескрываемая скорбь. – Твой ужасный медальон. Он там, в моих вещах. Я отдам его позже.

– Мой медальон? Что случилось?! Ты, кажется, отдала его своей любимой служанке. Надеюсь, она не стала его носить? – его сердце сжалось от неприятного предчувствия.

– Аония. Её звали Аония… Бедняжка, – большие чёрные глаза наполнились слезами, и, взяв со стола персик, она накрыла его ладонями. Потом покатала и положила обратно. Одинокая слеза медленно скатилась по щеке и упала на руку. Она откинулась на спинку кресла и, вздохнув, попыталась улыбнуться. Но у неё не получилось. Бледно-розовые губы задрожали, Эмилия закрыла лицо руками, и слёзы хлынули из глаз нескончаемым потоком. Лаций схватил её за руки, потом – за плечи, но она сама ткнулась ему в грудь. Не зная, как успокоить, он просто гладил её по спине и плечам. Через какое-то время Эмилия пришла в себя и посмотрела на него более спокойным взглядом. Она загнала свою боль глубоко внутрь, и теперь только печальные тени в уголках глаз говорили о её душевном страдании.

– Что произошло? – тихо спросил он, заранее зная ответ на свой вопрос.

– Она уже в царстве Орка. Но… мне, наверное, придётся рассказать тебе всё с самого начала, чтобы ты понял.

– Я… я готов слушать. У нас есть целый месяц, – попытался улыбнуться Лаций, но эти слова прозвучали неискренне и совсем не к месту, поэтому он поспешил добавить: – Прости, я не знаю, что произошло, и очень хочу тебе помочь.

Один раб поддерживал огонь в большом круге посередине комнаты. Ещё два подавали еду. Эмилия приказала всем уйти и придвинулась ближе к огню, где пол был теплее.

– Будешь что-нибудь есть? Тебе дать? – спросил он.

– Нет. Сядь рядом, – она положила ладонь на толстый шерстяной ковёр без ворса. Когда Лаций подвинулся, она взяла его за руку и, опустив глаза, сказала: – Её убили из-за медальона. Да, снова эта тайна с золотом.

– Я так и знал! – слова Эмилии, как нож вонзились ему в сердце, сразу всколыхнув неприятные воспоминания, связанные с этим странным чёрным амулетом. Он предполагал, что с любимой рабыней Эмилии могло что-то произойти, что она могла заболеть какой-нибудь странной болезнью и умереть, как рыжий грек Александр, но представить себе, что её убили из-за медальона, всё же не мог.

– Подожди. Послушай, тут не всё так просто. Только не перебивай меня! Ты должен знать, что Мессала Руф – мой отец.

– Отец? – вырвалось у него.

– Да. Не перебивай! Я никому об этом ещё не говорила.

– Хорошо.

– Я – его вторая дочь. Мы родились в один день от разных женщин, но моя сестра появилась первой, а я – второй. Не знаю, что произошло, но она умерла сразу после родов. И я осталась одна. И ещё я – незаконнорожденная. Это произошло случайно, и тебе не надо знать все подробности. Сын у него от первой жены. Но из-за любви к мальчикам его друзья в это не верят. Мессала Руф поспорил на очень большие деньги, что у него могут быть дети, и выиграл спор – так появились на свет мы. После смерти первой девочки Мессала Руф договорился, чтобы меня удочерили дальние родственники Катона-младшего. Я росла, ничего об этом не зная. Но потом Цицерон добился казни тех, кто участвовал в заговоре Катилины. Среди них были мой приёмный отец и его племянник. В один день их семья потеряла всё – дом, имение, виноградники и землю. Мессала Руф удочерил меня, и так я обрела второго приёмного отца, который был настоящим. Никто не мог подумать, что я его родная дочь. Он стал помогать мне. Вот. Теперь ты всё знаешь. Он никогда ничего не запрещал, покупал самых красивых рабынь из Сицилии и Сардинии и относился ко мне, как к живой статуе, а не дочери. Хотя это понятно, ведь он никогда не любил женщин… Мне было тринадцать, когда мужчины стали проявлять ко мне интерес. Я боялась этого и отправляла к ним своих рабынь. Они воспринимали это как шутку, но потом всем стало это нравиться. Тем более что поначалу за это ничего не платили. Так постепенно я превратилась в хозяйку большого количества куртизанок. Почему бы и нет? Мессала Руф был не против. Только за. Помогал и помогает до сих пор. По крайней мере, тогда это была лучшая защита от таких, как Клод Публий Пульхер и его банда.

– Пульхер? Опять Пульхер? Что же за боги стоят за его спиной, если он смеет мешать даже тебе?

– Он мешает многим. Вернее, мешал. Больше не будет. Сейчас расскажу. Он посмел угрожать самому Помпею и Цицерону! Ты же знаешь, что он сжёг дом Цицерона, чтобы купить его потом за бесценок? И жил там всё это время.

– Да, знаю. И не только его дом… – грустно добавил Лаций.

– Наверное. Этого негодяя не боялись только Марк Красс и его сыновья. Думаю, здесь есть какая-то связь. Но теперь этого уже не узнать. Так вот, Клод Пульхер был клиентом одной из моих девушек. Пассии Фелицы. Помнишь её? Она подходила к тебе в термах. Но ты не захотел её.

– Да, помню. Но дальше что?

– Она была дважды беременна от Клода. Первый раз от плода удалось избавиться сразу, а во второй было слишком поздно. Он приходил и требовал Пассию, но я отправила её на виллу Мессалы Руфа, чтобы Пульхер не натворил глупостей. Такие люди способны на всё. Каждый раз он приходил и громко жаловался. Говорил, что все остальные рабыни слишком холодные. Не такая грудь, не такие ноги, широкие бёдра, короткие руки или толстые губы. Последний раз это произошло через десять дней после твоего отъезда. Он вёл себя, как сумасшедший. Вбежал во внутренний двор, потом – в дом, носился по всем комнатам. Искал Пассию. Не верил, что её нет. В лаватрине наткнулся на Аонию. С ней было ещё несколько рабынь. Они как раз помылись и не успели одеться. Аония говорила, что он ворвался и закричал: «Пассия, ты здесь?» А потом замер, как будто Юпитер поразил его молнией. Она сказала, что он смотрел только на неё. Да, на неё. После этого Клод стал приходить чаще и требовал к себе только Аонию. Я чувствовала неладное и постоянно отказывала ему, отправляя других рабынь. Тогда он взял и приехал со своими вольноотпущенниками. Было поздно, все спали. Он бросил мне под ноги почти целый талант золота. Не удивляйся, так и было. Но я всё равно не согласилась бы, если бы Аония сама не сказала мне, что так будет лучше. Она боялась, что из-за неё пострадают остальные рабыни и даже я. Тогда мы не знали, что он хотел… Клод Пульхер был в тот вечер очень злой. С ним было человек пятнадцать.