Антон Рай - Кино-утопия

– Ну, как?

– Не годится.

– Почему?

– Не годится, и всё тут.

– А что именно не годится?

– Всё. Всё надо переписать.

– Веселенькое дело. Я это… работал все-таки.

– Вижу, что работал. И хорошо работал. Но придется еще поработать.

– Так а что ты все-таки хочешь увидеть в сценарии?

– Я хочу увидеть в нем фильм.

– А поконкретнее?

– Если бы я знал, каким конкретно должен быть сценарий, я бы сам его и написал.

– Многие режиссеры сами сценарии и пишут.

– Я не пишу. Я думаю об окружающих. Не хочу лишать тебя работы.

– Весьма благородно. И какой срок даешь на переделки?

– Десять дней.

– А может, все-таки одиннадцать дадите?

– Если сценарий будет стоящий, приходи через одиннадцать.

– И на том спасибо.

– А если не стоящий – не приходи совсем.

Диалог номер три

– Ну, как?

– Хм…

– ?

– Близко… Близко. В общем, почти то, что надо.

– Слава Богу!

– Но придется переписать.

– Какую сцену?

– Всё.

– Как – всё? Ты же сказал, что – близко?

– Близко, но – не то.

– А если я взбунтуюсь?

– Бунт будет подавлен.

– Десять дней?

– Десять.

Диалог номер четыре

– Ну, как?

– Как бы тебе сказать, чтобы ты не взорвался от возмущения?

– Десять?

– Десять.

Диалог номер пять

– Ну, как?

– Знаешь, что? Думаю, нам надо вернуться к тому варианту, который «близко» и просто доработать его – новых сценариев уже не надо.

– Это и тогда было понятно.

– Мне – не было.

– А работать десятками дней на износ – и совершенно впустую – это тебе понятно?

– Это мне понятно.

– Сомневаюсь.

– Твое право. Сомневаться во вменяемости режиссера – неотъемлемое право любого работающего с ним сценариста. Да и актера тоже. И оператора. Но вернемся к сценарию. У тебя там есть смешная сцена…

– Ха-ха, реально смешная, правда?

– Правда. Вычеркни ее.

– Почему?

– Она отдает эстрадными выступлениями юмористов. Если уж ты даешь юмор, то мне нужен Гоголь, а не Жванецкий или даже Джером как его там Джером. Чему улыбаешься?

– Да так, вспомнил диалог из «Мюнхгаузена» 24 24 Имеется в виду фильм Марка Захарова (по сценарию Григория Горина) «Тот самый Мюнхгаузен». :

«– Шутка, она жизнь продлевает. – Тому, кто смеется – продлевает. А тому, кто шутит – укорачивает».

– Отличный диалог. Вот и пошути так, чтобы укоротить себе жизнь.

– С этим сценарием я и так скоро околею.

– Ничего, есть и еще сценаристы.

– Спасибо, утешил.

Диалог номер шесть

– Годится.

– Что?

– Годится, говорю.

– Что-что?

– Плохо слышишь или придуриваешься?

– Просто из ваших уст вылетело такое странное слово! Если бы ваше превосходительство сказали: «НЕ годится» – это бы я сразу услышал. Но когда вы говорите «годится» – мне всё кажется, что я ослышался.

– Не фиглярствуй.

– От вас только и слышишь: не юмори, не юродствуй, не фиглярствуй. Как говорилось в одной книге: «Что-то вы меня больно притесняете, папаша» 25 25 Фраза Шарикова, адресованная профессору Преображенскому. (М. А. Булгаков. «Собачье сердце»). .

– Еще что-то хочешь сказать?

– Нет, ничего. Я хочу уйти и в первый раз за последние месяцы заснуть спокойным, а скорее даже мертвецким сном.

– Что ж, иди. Да, совсем забыл. Как это там говорится… Спасибо.

Режиссер неловко, но искренне обнимает сценариста. Сценарист растроган.

Диалог номер семь

– Что? ОПЯЯЯЯЯТЬ? 26 26 Трудно чисто словесно передать всю эмоциональность этой фразы, но если вы все-таки хотите услышать ее во всей ее выразительной мощи, то пересмотрите великий мультфильм «Жил был пёс» (режиссер – Эдуард Назаров) – там эту фразу произносит волк, на восьмой минуте показа.

– Нет, не волнуйся. Речь всего лишь о названии.

– А что не так с названием?

– Ну, «Фотограф» – это же просто рабочее название. «Фотограф», «Фотоаппарат», «Фото». Какая разница? Но для названия фильма…

– Не годится?

– Верно, не годится. Недостаточно выразительно. «Фотограф» – нет, не звучит. Нужно другое название.

– Хм… Может, «В кадре»?

– Не зли меня.

– Хорошо, простите. Может, «Новый Диоген» или «Диоген с фотоаппаратом»?

– Нет. Побоку Диогена.

– Побоку так побоку. «Ищу человека»?

– Не то – да и опять Диоген вылезает.

– Он из самой концепции фильма вылезает.

– А в названии пусть его не будет.

– Ладно. Пусть не будет. «Поиск»?

– Не то.

– Сам вижу, что не то. Придумал: чтобы не мучиться, возьмите какой-нибудь экзотически звучащий фото-термин. Экспопара, например.

– «Экспопара»? Хм. Близко, близко… «Экспопара». Почти то, что надо. «Экспопара»…

– Или вот еще – «Эквивалентное фокусное расстояние».

– «Эквивалентное фокусное расстояние»… Не слишком ли замысловато? Но интригующе, интригующе… «Экспопара». «Эквивалентное фокусное расстояние». «Экспопара».

– Ну, что выбираете?

– Думаю, «Фотограф» звучит лучше всего. Пусть будет просто – «Фотограф».

– Издеваетесь?

– Ищу. И даже уже нашел. Спасибо за помощь!

– … (звук, похожий на рычание).

Комментарий Виктора Гольца к диалогам:

Когда делаешь литературную обработку произошедшего в жизни, то никогда не бываешь документально точен, а иногда и прямо отклоняешься от фактической правды. Как говорил Незнайка: «Зачем же мне сочинять правду? Правду и сочинять нечего, она и так есть» 27 27 Н. Н. Носов. «Приключения Незнайки и его друзей». . Взять хоть эти диалоги – это неправда, что я не объяснял сценаристу, что именно я хочу увидеть в сценарии. Я объяснял, конечно. Но дух диалога передан мною верно – потому что, объясняя, я всё равно не мог точно объяснить. Именно потому, что я не сценарист. Мое дело – родить кадр, а не слово. Вот, например, я сказал сценаристу: «Фотограф у нас получается слишком монолитным – памятник фотографу, а не живой человек. Это плохо. Нужна червоточина». Я долго вбивал эту мысль в голову сценариста, и долго он не мог дать мне эту червоточину так, чтобы она меня устроила. Всякое там пьянство и прочее я отмел как банальность; пьяный фотограф или фотограф-наркоман мне не нужен. Пьянства у нас и так хватает – и наш-то, специально найденный для фильма фотограф-консультант, через день поддатый ходит. Пьяная правда жизни? Опять вспоминаю Незнайку – такая правда мне не нужна, тошнит меня от этой пьяной правды. Итак, это мне было не нужно, а что нужно, я точно сказать не мог. А потом сценарист придумал-таки. Представьте себе: идет фотограф по улице (в поисках «высокого» кадра) и видит проходящую мимо шикарную девушку в мини-тряпочках. И художник вмиг превращается в папарацци. И вот он уже увлеченно носится по улице, снимая голые ноги и туго-обтянутые зады во всевозможных ракурсах, благо недостатка в них по летнему времени не наблюдается. Потом он приходит домой и начинает смаковать свою коллекцию. И на следующий день. И на следующий. У него и папка особая заводится – под названием «папар». Но в определенный момент он должен понять, как низко он пал, уничтожить папку и вернуться на поиски «высокого». От ног и задов перейти к лицам. Эта «криминальная» папка должна будет вновь возникать (в минуты слабости) и вновь удаляться (в часы вдохновения) – вечное возвращение «папар-папки». Вот, это было то, что надо. Это меня устроило. Конечно, и эту ситуацию еще надо художественно решить, но это как раз и есть мое дело. Решу.