Антон Рай - Кино-утопия

«Дорогой Виктор» не отвечал, продолжая рассматривать кабинет. Его внимание привлекла роскошная люстра – она была какой-то уж слишком роскошной, так что умудрялась несколько дисгармонировать даже и с окружающей роскошью – к тому же она свисала с потолка как-то уж больно низко, можно сказать, угрожающе, так что и не очень хотелось под ней проходить.

– А, любуемся люстрой? Роскошная вещь, не правда ли? Но это так, люстрочка, а не люстра. Есть одна люстра… Впрочем, эту историю я рассказываю только своим близким друзьям, а мы пока пребываем лишь в начале нашего знакомства, хотя я и надеюсь, что уже к концу сегодняшней встречи мы станем друзьями. Но присаживайтесь, присаживайтесь, – сказал Бахчи, указывая рукой на музейного вида стул, очевидно, выкраденный из какого-нибудь Петродворца. Виктор осторожно присел. Бахчи испытующе смотрел на него.

– Ну, как?

– Что?

– Удобно?

– Сидеть?

– Да – удобный стул?

– Удобный, – ответил Гольц, несколько озадаченный темой диалога.

– Я, знаете ли, хочу, чтобы и мне, и моим гостям было максимально удобно. А вы, я смотрю, не придаете удобствам большого значения?

– Не придаю.

– И напрасно. Да, напрасно. Помнится, в детстве у меня был день рождения, и мы всей семьей пошли в ресторан. Я ждал этого похода чуть не целый год. И вот пришли мы и уселись за свой столик, а стол был так неудачно сконструирован, что к нему всё время приходилось наклоняться, прямо нагибаться – со скамьи, на которой мы сидели. При этом и пододвинуть скамью было нельзя – стол и скамья составляли одно идиотское целое, сконструированное каким-то пыточных дел мастером. Сидишь и всё время тянешься к столу. У меня уже минут через десять живот заболел, а к концу вечера я попросту расплакался от досады. Ешь вкуснейшее мороженое и чертыхаешься вместо удовольствия. Ешь и думаешь: каким вкусным было бы это мороженное, если бы посмаковать его в уютном местечке, – и от таких мыслей злишься еще больше. Кошмарный вышел ДР. Я до сих пор расстраиваюсь, как вспоминаю. А всё из-за неудобной конструкции стола.

Произнеся эту речь, Бахчи вновь испытующе посмотрел на Виктора, но тот теперь уже совершенно не знал, как ему поддержать этот странный разговор. Тогда Армен вздохнул и сказал:

– Ну что ж, раз вы не хотите говорить о подлинно важном, будем говорить о кино. Я прочитал ваш сценарий.

Здесь я сразу же замечу, что когда Гольц сказал секретарше, что он не знает, зачем Бахчи пригласил его к себе, то, конечно же, он немилосердно соврал. Он прекрасно всё знал… Да и какие дела могут быть у продюсера с режиссером? Продюсер должен дать денег, а режиссер должен на эти деньги снять кино. Здесь же мне придется рассказать небольшую предысторию того сценария, который прочитал Бахчи, но сначала придется еще вкратце рассказать историю самого Гольца, так как сценарий являлся неотъемлемой частью его истории. Итак, приступаю. Детство Гольца я опускаю. Отрочество тоже. И о его юности мне опять-таки ничего неизвестно. Контуры Гольца начинают отчетливо вырисовываться лишь с момента его поступления на режиссерское отделение ВГИКА – ему тогда исполнилось 25 лет. «Выбор этот был скорее случайным, чем осознанным», – позже говорил он, не зная, что ровно те же самые слова о своем поступлении на то же самое отделение когда-то сказал Андрей Тарковский. Но, конечно, это была неслучайная случайность, как наверняка она была неслучайной и в случае Тарковского. Если больше всего на свете вас интересует кино, то стоит ли удивляться, если в один прекрасный момент вы оказываетесь во ВГИКЕ? Думаю, нет. Уверен, что нет. Но мы уклонились немного в сторону.

Тарковский… Опять-таки не случайно в своем разговоре со старлеткой-секретаршей он вспомнил именно о Тарковском, – ведь как раз с Тарковским его чаще всего и сравнивали во время обучения. « Наш будущий Тарковский» – так говорили о нем, наполовину в шутку, но на три четверти и всерьез. Шутили в основном, разумеется, преподаватели, но и они не всегда шутили, вынужденно признавая очевидные задатки большого мастера у этого непонятно откуда взявшегося молодого человека. Сам Гольц жил ожиданием того момента, когда ему позволят снять самостоятельное кино – и уж тогда он… Да, он вполне разделял юношеский максимализм, заставляющий молодых людей верить в то, что стоит им только выйти из учебного заведения и взяться за дело, как они мгновенно исправят все те глупости, которые натворили до них и которые не может не видеть только слепой. Вот и Гольцу казалось, что, собственно, настоящее Кино еще не начиналось, и что только он, Виктор Гольц, покажет всем, как именно надо его снимать. Недостатка в идеях у него не было. Не было недостатка и в единомышленниках. Уже во время учебы вокруг Гольца образовалась спаянная группа, в которую входил сценарист, оператор и несколько актеров. Не хватало денег, но и это на первых порах не особенно смущало Виктора. В конце концов, прошло то время, когда режиссер был безнадежно зависим от киноиндустрии, от всякого рода больших кино-боссов. Сейчас он мог взять в руки камеру – и снимать. Гольц, закончив ВГИК, так и сделал, и родился тот самый фильм – «Игрушки». Бюджет фильма составил 5 тысяч долларов. Идея была простой: начинающий режиссер экранизировал несколько сцен из различных литературных произведений, а параллельно мы видели не только эти сценки, но и сам процесс съемок. В общем, фильм про кино-кухню, но и с вполне видимыми блюдами этой кухни. Для киновоплощения были выбраны следующие литературные эпизоды: во-первых, флейтовый диалог Гамлета с Розенкранцем и Гильденстерном; во-вторых, глава «Ночь» из «Бесов», где центральным должен был стать эпизод с летаргическим сном Ставрогина – трудно представить себе эпизод более кинематографичный 9 9 «Увидав, что Nicolas сидит что-то слишком уж неподвижно, она с бьющимся сердцем осторожно приблизилась сама к дивану. Ее как бы поразило, что он так скоро заснул и что может так спать, так прямо сидя и так неподвижно; даже дыхания почти нельзя было заметить. Лицо было бледное и суровое, но совсем как бы застывшее, недвижимое; брови немного сдвинуты и нахмурены; решительно, он походил на бездушную восковую фигуру. Она простояла над ним минуты три, едва переводя дыхание, и вдруг ее обнял страх; она вышла на цыпочках, приостановилась в дверях, наскоро перекрестила его и удалилась незамеченная, с новым тяжелым ощущением и с новою тоской». (Ф. М. Достоевский. «Бесы») . Завершалось кино первой сценой из «Портрета Дориана Грея», в которой Лорд Генри и Бэзил Ховард вели задушевный разговор о сути жизни и искусства, а точнее, о сути жизни человека искусства. Прекрасный сад в этой сценке замещался двумя выброшенными за ненадобностью креслами, стоящими на газоне прямо рядом с проезжей частью; благоухание роз замещалось придорожной пылью, а мерный гул отдаленного Лондона – вполне слышимым шорохом проезжающих московских машин. Да, Гольцу не был чужд своего рода юмор, да и отсутствие бюджета вынуждало искать какие-то бюджетные решения. И всё это экспериментальное «безобразие» (ну или великолепие) перемежалось непрестанными разговорами о кино, которые вели все действующие лица в промежутках между съемками.