Евгений Зернов - Край света

– Ну, идти на все четыре стороны мы не будем, это точно. Направимся на Ост, как изначально планировали. Я слышал, когда-то давным-давно солнце вставало на Ост и садилось на Вест. Пойдём навстречу солнцу.

Он посмотрел в небо. Облачность казалась менее плотной, чем в Городе. Кое-где даже открылись непривычные голубые просветы.

Пилигримы шли по бескрайнему лугу два дня, не разбирая дороги. Никаких троп не попадалось. К обуви липли колючки и сухая трава, да так и болтались, путники изредка отдирали их целыми гроздьями, когда они начинали невыносимо колоть кожу. Устав, разбивали палатку. Старались соблюдать по часам, чтобы отдых приходился на ночной тайм.

В плохом настроении Лиза, насупившись, молчала. Иногда настроение её улучшалось, и она начинала болтать без умолку, засыпала Дитриха бесчисленными вопросами.

– Пап, а как тебя звали, когда ты был маленьким? Ну, короткое имя.

– Тед.

– Мм. А сколько дней нам надо топать, чтобы прийти в новый дом?

– Никогда заранее не знаешь. В стародавние времена, пишут в книгах, блуждали по сорок лет. Многие, впрочем, не находят покоя всю свою жизнь.

– Искать покой всю жизнь – это долго, – Лиза покачала головой. – Я за это время состарюсь. Нельзя ли как-нибудь побыстрее?

– Если «побыстрее», то запросто угодишь в ловушку, в антидом. Это такое место, где тебе всегда плохо. Как тюрьма. Присутствуют все атрибуты приличного жилища: крыша, стены, пол, потолок. Диван, наконец. Всё есть. Но тебе там плохо.

Наконец они наткнулись на какую-то наезженную луговую колею с примятой травой. Дорога поднималась вверх по пологому склону холма с редкими большими валунами по краям, намертво вросшими в твердь.

– Папа, почему ты всегда грустный?

– Боюсь не успеть сделать в жизни нечто важное, о чём мечтаю.

– А о чём ты мечтаешь? Я – о том, чтобы мы все втроём были вместе – я, ты и мама. Жалко, что мамы нет с нами.

– Жалко. Я мечтаю пройти свой Путь.

– И в чём смысл? Просто пройти – и всё? А как ты узнаешь, прошёл ты его уже или ещё нет? И как убедиться, что ты не идёшь в противоположную сторону?

– Невозможно идти в противоположную сторону. Куда бы ты ни шёл, ты всегда идёшь по своему Пути. Свой Путь – это тот, по которому ты идёшь. Можно только успеть пройти или не успеть.

– Изворотливо! – восхитилась Лиза. – Сам придумал? А я обязательно должна пройти твой Путь вместе с тобой?

– Каждый идёт свой Путь, даже если мы движемся вместе. Мы не всегда будем вместе. Однажды я остановлюсь, а ты пойдёшь дальше.

Девочка задумалась.

– Папа, а когда мы начали путешествовать? Я не помню.

– Задолго до твоего рождения.

– Как я могла путешествовать, если меня ещё не было?

– Ты всегда была со мной.

– Папа, а я твоя дочь?

– Ну да.

– А я человек?

– Ну да. Почему ты спрашиваешь?

– Так просто. Мне разные вопросы сами собой в голову впархивают. Они словно птицы залетают в скворечник и вылетают из него. Вот такая у меня голова. Жду, когда совьётся гнездо и вылупятся птенцы.

Дитрих весело и с какой-то даже гордостью улыбнулся.

– Молодец, что сомневаешься. Ничто нельзя принимать на веру.

– Даже веру?.. Папа, почему ты не найдёшь себе другую женщину?

– Зачем мне поливать цветок, который увядает, если я могу поливать цветок, который распускается?

Лиза поднесла палец к губам.

– Так, сейчас подумаю, каким бы цветком мне быть… М-м-м… Я люблю тюльпаны. Вообще-то, я люблю котят. Их, конечно, тоже можно поливать… Только они перестанут быть пушистыми, а будут тощими и мокрыми. Ну ладно, так и быть, давай буду тюльпаном.

– Давай.

Они взобрались на плато холма. Дитрих про себя стал присваивать незнакомым местностям свои собственные названия, которые он где-то когда-то раньше слышал. Сейчас ему припоминалось подходящее словосочетание – Плато Укок.

Вдруг перед путниками открылась поляна необычайной, разноцветной красоты. Здесь были и паляще-оранжевые огоньки, и нежно-жёлтые первоцветы, и розовый чабрец, и космически фиолетовые фиалки, и синие водосборы, и алые маки, и белоснежные ветреницы.

– Ах! Какая прелесть! – воскликнула Лиза, всплеснув руками.

Она побежала вперёд, желая нарвать небольшой букет и из нежности подарить его папе. Но вдруг это море цветов зашевелилось, пошло волной, вспорхнуло в небо, перемешав буйство красок. Это оказались не цветы, а бабочки. А может, цветы, превратившиеся в бабочек.

Колея примятой травы привела странников на открытое луговое пространство и совсем пропала. Теперь небо над ними было насыщенно-синее. И в нём плыло одно-единственное облако.

– Смотри, как необычно! – закричала Лиза. – Чистое небо и одно облачко.

Облако расплылось в самодовольной улыбке.

– Добрый путь, – бархатным голосом произнесло оно.

Отец с дочерью остановились и сбросили рюкзаки на привал.

– Как тебя величать? – спросил Дитрих.

– У меня нет имени.

– Почему?

– Так безопаснее. Что может случиться с тем, кто не имеет имени и формы?

Облако растаяло, затем вновь появилось, уже в виде старческого лица с длинной белой бородой.

– Меня не возьмёт ни пуля, ни сабля. Принимаю любой вид. Умею появляться и исчезать, когда заблагорассудится.

– Ты чего-то боишься? – спросила Лиза.

– Несомненно! Каждый в мире чего-то боится. Землеройка бесстрашна только в норе. Страх – базовое чувство, наследуемое генетически. Чтобы уменьшить страх, в природе каждый занимает определённую нишу, к которой приспосабливается. Вырабатывает защитные механизмы или мимикрию. Мои собственные далёкие предки когда-то были прозрачными и хрупкими, как стекло. На них часто натыкались орлы и разбивали клювами…

– Раньше дождь состоял из стеклянных осколков? – удивилась маленькая путешественница.

– Представьте себе! Это было поистине трагично. Жить в стеклянный век на поверхности тверди – сущее наказание, поэтому все твари, кроме орлов, были норными.

Облако расплылось, перегруппировалось в забавного зверька с длинной мордочкой и продолжило:

– Постепенно мы эволюционировали. И стали такими, как в наши дни, – рыхлыми и проницаемыми.

– А что с именем? – спросил Дитрих.

– Люди – наиболее странные существа, – ответило Облако. – Они чураются всего, у чего нет названия. Если люди не могут что-либо внятно сформулировать, они не могут об этом говорить, заострить на этом внимание. Ведь что такое слово? Некто, имеющий в голове ясный образ, передаёт его другому человеку посредством композиции воздушных колебаний. Тот принимает сигнал и восстанавливает из него уже в собственной голове первоначальный образ. Выражение «эта штуковина» – позволяет указать на предмет, но не нарисовать картину. Бракованное слово. Ну а для нас, облаков, безымянность своего рода защита. Предположим, вы назовёте меня каким-нибудь именем, например, Александр. Я в ответ изменю форму. И вы уже не сможете уверенно утверждать, что я есть то самое первоначальное Облако Александр. Вот почему люди не дают облакам собственных имён. И не заостряют на нас своего недружелюбного внимания. Для людей мы практически не существуем. Поэтому чувствуем себя в полной безопасности.