Игорь Ощепков - Мореходка

– Здорово, пацаны! С какого отделения?

– С радиотехнического.

– Ааа… радисты? Ну, значит, наши подопечные. Откуда сами?

Отвечаем…

– Откуда бланш? – спрашивает парнишка Клауса, кивая на его фингал.

– Да это свои, за дело…

– Ясно, курить есть?

Клаус протягивает ему открытую пачку, тот берёт оттуда сигарету, закуривает и при этом по-хозяйски суёт пачку в свой карман!

– Ооо… ну щас не обрадуетесь, видите вон того пряника? Не подарок, точно говорю. Если спросит, куда телек несёте, скажете: в пятый кубрик!

Пряник не ударил лицом в грязь. Сразу же, как подошёл к нам, вместо приветствия по-хозяйски схватил несчастного Клауса за подбородок:

– А это чё?! Да ты не ссы, мы симметрию-то наведём! Затем эти наши новые знакомые поздоровкались друг с другом за руки. Пряник, выяснив, что мы радисты, ощерился в улыбке:

– А телек куда тащите?

Наш ответ не очень-то его интересовал.

– Короче, несите в третий кубарь. Если чё, скажете: Патрон сказал… Понятно?!

– Ага.

На что тут же предъявил нам претензии первый наш знакомый:

– Не понял! Я же сказал: в пятый!

– Ага…

В общем, поняли, несем и в третий, и в пятый… телек-то, по идее, старшинский… Мы уже было тронулись своей дорогой, как Патрон скомандовал:

– Стоять!

Через застёгнутый воротник у Клауса заметил полоски…

– И вечером тельник занесёшь!

– Дак он же уже не новый…

– А меня не волнует, какой он у тебя. Найдёшь новый!

Ннн… дааа! Похоже, начинается, не успели до бурсы добраться! На ровном месте нарисовались не пойми кто, и сразу такой наезд. Ну, да мы уже привыкшие. Наконец-то подошли к КПП училища. У ворот с якорями на низеньком железном ограждении сидят двое, судя по эмблемам на правом рукаве, – наши, радисты. Увидев нас, встают, один кладёт руку мне на плечо и эдак приветливо:

– Ну, мы вас заждались, пошли с нами! Телек в нашу старшинку отнесёте!

У меня слов нет! А ведь это наилучший выход из ситуации, скажем: телевизор был перехвачен, пускай сами и разбираются. Ну пошли!

В мореходке было четыре отделения: судоводительское, где учились на штурманов, судомеханическое для механиков, электромеханическое, соответственно, для электромехаников (на флоте электрик и электромеханик – это разные квалификации) и радиотехническое для радистов. Для каждого отделения был свой жилой четырёхэтажный корпус: у штурманов – свой, у механиков – свой. Из-за немногочисленности состава радисты и электромехи жили в одном корпусе, только наши занимали 3-й и 4-й этажи, а те – один лишь 2-й. На первом этаже были проходная – КПП (рядом с корпусом были ворота), медпункт, склады обмундирования и помещение, в котором занимался музвзвод и хранились его музыкальные инструменты. Также на территории училища, в центре был камбуз с большой курсантской столовой в одном общем одноэтажном здании, прачечная со складами для белья и, понятное дело, плац для ежедневных утренних построений с подъёмом флага – как же, мореходка и без плаца?! Было отдельно стоящее помещение для спортзала и мастерских. К плацу примыкал главный учебный корпус (ГУК), где сидел начальник с бухгалтерией, отделом кадров и прочей свитой. Там же учились и штурманы. Остальные учебные корпуса были в городе, рядом с училищем: радиотехнический (РТО) – с полкилометра на север, а (СМО) для машинёров – столько же на юг. Всё расположение мореходки было обнесено забором, поэтому выход в город был возможен только через КПП или через парадный вход ГУКа, ну или за камбузом, через щель в заборе…

Нашу учебную 32 роту размещают на третьем этаже. Система нумерации вполне себе проста: тройка говорит о том, что мы из радистов, а двойка означает второй курс. Поначалу в роте было два взвода: 322 и 323, где последняя цифра – просто номер и всё, а две первых рота и курс. На каждом жилом этаже есть несколько больших кубриков, посередине – широкий проход (ЦП) и в конце коридора – туалеты и умывальники. Да, ещё есть бытовка, баталерка и кабинет командира роты. Молодые распределяются в один кубрик. Захожу в большое светлое помещение с высокими потолками (здание-сталинка) и железными койками с сетками, их 15. Пока ещё почти все свободны. Какую же занять? Может, из тех, что у окон? Не, вдруг зимой там дуть будет? Здесь ветра, говорят. У дверей точно не стоит – не хочу быть крайним. Занимаю посерёдке у стены. Сижу на разложенном матрасе, интересно наблюдать, как наши пацаны заходят и себе койки выбирают.

Заходит усатый старшина Серёга. Странно, почему-то никто не интересуется судьбой телека: ни те, ни эти… Может, не до него пока? Слышу: команда… Люблю всего три слова я: кино, отбой, столовая! Идём на обед.

Денёк проходит весь в суете. После обеда получили постельное бельё и новую форму на складах целую кучу шмоток. Гражданку мы всю сдали или повыбрасывали. Да какая там гражданка: у меня было старое трико и мастерка, лето же. В роте везде оживлённо, все туда-сюда ходят, чего-то ищут, обживаются. На нашем этаже расселился пока только наш набор, 32-я. Старшаки все живут наверху.

В этот год в нашей мореходке отменили военную кафедру и набор на базе восьми классов. Про восьмёрок – позже. Если раньше выпускник получал здесь диплом и автоматом – звание лейтенанта запаса, то ныне стало по-другому. Кафедру-то убрали, а все примочки остались, и как 18 исполнится – добро пожаловать в ряды Вооружённых Сил. Короче, смысл тот, что всем нам, десяткам, кому через год, а кому уже по весне маячила армия. Получалось, мне через год. Но сейчас это казалось для меня ой как далеко… зато имели значение чисто армейские порядки, устав и всё остальное тяжкое наследие военной кафедры, вместе с неуставными отношениями.

Нашим уже отслужившим своё дембелям вся эта армейская кухня тоже не особо-то нравилась: мол, почему мы должны опять во всё это окунаться в гражданском, по сути заведении? Но ничего не попишешь, не нравится – не ешь. В чужой монастырь со своим уставом не лезут. Кстати, вероятно, из-за сходства с монастырём по составу служащих (только мужской пол) и по чёрному цвету формы мореходки и стали называть бурсами. А то всё бурса… бурса… В нашем городишке курсанты на местном сленге иногда назывались бурсачи.

Про восьмёрок. Эти поступали, понятно, после восьми классов школы на первый курс (десятки – сразу на второй). Соответственно, на каждом из отделений каждого из четырёх курсов были восьмёрки и, начиная со второго, – десятки и дембеля. С отменом кафедры и набора после восьми первый курс как понятие канул в лету. Теперь самыми младшими опять остались восьмерки, уже пережившие первый и перешедшие на второй курс. Ну, и такие как мы, тоже вроде второкурсники, но новички. Яснее ясного, что если они не хотели для себя повторения этапа молодого бойца (потому что в такой системе всегда существует давление от старших курсов – кто-то должен быть крайним), то для них, этих восьмёрок, было жизненно важным указать нам наше место, объяснить, кто в доме хозяин. Хотя по возрасту те были даже младше нашего на целый год да посплочённей и поопытней. Годки, одним словом, на флотском жаргоне.