Вера Колочкова - Открытая дверь

– Надо ее положить на диван… Я вам помогу! Держите крепче, вот так…

Подняв голову, тут же скомандовал Ирине:

– Ну, чего ты стоишь? Быстро воды неси! И нашатырь! Видишь, человеку плохо? И освободи в гостиной диван, быстро!

После нашатыря, лежа на диване, Анна Николаевна пришла в себя, прошептала тихо:

– Спасибо вам, добрый человек… Вы муж Ирины, да? Простите, что столько хлопот вам доставили… Как вас зовут?

– Неважно, как его зовут… – не дала ответить Леве Ирина, стоящая в изголовье у Анны Николаевны. – Важно то, что он для моей дочери родной отец. Она его таковым считает, и я вам не позволю нарушить порядок нашей жизни, ни за что не позволю. И не надейтесь даже, Анна Николаевна. Вы же понимаете, что я имею на это полное право. Если вспомнить, как вы тогда со мной обошлись… Или забыли, может?

– Нет, Ирина. Я ничего не забыла. Но сейчас… Сейчас обстоятельства изменились… И мы тоже… Все люди меняются со временем, да… И я сама себе простить не могу, что так с тобой обошлась. Да и Господь меня за это наказал, так наказал, что больше некуда… Прости меня, Ирина, очень тебя прошу. И на колени перед тобой могу встать – прости…

Анна Николаевна даже сделала некое движение, будто собиралась упасть с дивана прямо Ирине под ноги, но Павел Георгиевич удержал ее испуганно:

– Тихо, Аня, тихо… Лежи…

– Да мне уже лучше, Паша! Помоги мне сесть… Нам же поговорить надо, объяснить Ирине… Ну же, помоги!

– Хорошо, Аня… – помог жене сесть на диване Павел Георгиевич. – Только позволь мне самому объяснить… У меня это лучше получится.

Ирина хотела было что-то сказать, но Лева крепко взял ее за предплечье, проговорил тихо на ухо:

– Перестань, слышишь? Пусть человек объяснит… Можешь хотя бы выслушать спокойно?

– Нет, Лева, не могу! – яростно шепнула она ему в ответ.

– Да я все понимаю, Ирина, что ты… Но люди все-таки у тебя в доме находятся! Нельзя же так… Перестань!

Словно не слыша их тихой перепалки, Павел Георгиевич заговорил довольно деловито:

– Да, Ирина, так сложилась наша жизнь – у нас теперь никого нет. Как говорится, жить дальше не для кого и некуда. Бессмысленно как-то все. И мы тебя очень просим, очень… Позволь нам общаться с Викой, хотя бы изредка! Позволь для нее что-то сделать! Кому от этого будет хуже, скажи? Ты же знаешь, мы люди довольно обеспеченные, и мы бы могли… Мы бы могли многое ей дать… Другую какую-то жизнь…

Павел Георгиевич замолчал на секунду, обводя быстрым взглядом гостиную, довольно скромно обставленную. Этой секунды хватило, чтобы Ирина снова вскипела негодованием:

– Другую жизнь хотите ей дать? И это вы мне сейчас говорите, да? А вы хоть спросили бы для начала, что было со мной, когда я осталась в своей жизни одна с ребенком на руках! Спросите, как я вышла с Викой из роддома практически в никуда? Вы думали тогда, как будет жить ваша внучка? И вы, Анна Николаевна… Помните, как я пришла к вам из роддома? И заметьте, никакой помощи у вас не просила, а только ребенка хотела покормить… Как стояла в дверях, как объяснить пыталась, что идти мне с ребенком некуда? Что вы мне ответили, вы помните?

– Нет… Я не помню… – испуганно ответила Анна Николаевна, инстинктивно прикрывая глаза рукой. – Я не помню, правда…

– Не обманывайте, все вы прекрасно помните! А если забыли, я вам скажу… Вы тогда посоветовали оставить вас в покое, навсегда забыть к вам дорогу. А еще сказали, что мне надо было отказаться от ребенка в роддоме, заявление написать. Вика тогда кричала у меня на руках, голодная была, а вы прямо через ее крик мне говорили это! Неужели и впрямь не помните? Или не хотите помнить? И все, и хватит уже! Давайте прекратим этот фарс! Не будет в вашей жизни никакой внучки, я этого не позволю! За все надо отвечать, вот и вы возьмите на себя смелость ответить! Да как вам вообще в голову такое пришло, зачем вы меня разыскали? Неужели ждали от меня чего-то другого? Думали, купить себе внучку сможете? Деньгами поманите ее… и готово?

– Ирина, ну что ты… Не надо так, прошу тебя… Мы же к тебе с чистым сердцем пришли… – вяло проговорил Павел Георгиевич, с тревогой глядя в лицо жены.

– А как надо? В объятия вам броситься? Плакать от умиления – какое, мол, счастье, что бабушка с дедушкой к нам пожаловали? Так бы вы хотели, да?

– Нет, зачем… Но хотя бы выслушать нас…

– А я вас выслушала. Я поняла, чего вы хотите. Смысла жизни вам захотелось, вот и вспомнили, что у вас где-то внучка есть, ведь так? Да только ничего у вас не получится, не надейтесь. Не увидите вы больше никогда внучку, я все для этого сделаю. И я имею на это полное право. Вы мне когда-то сказали – уходи, сейчас я вам говорю – уходите. И чем скорее, тем лучше. Да, вот так… Я все сказала, у меня слов других больше нет!

– Ирина, но погоди… Ты сейчас не в себе просто… – попытался тихо усовестить жену Лева, но она лишь обернулась к нему сердито:

– Не вмешивайся! Это мое дело! Это только мое дело, больше ничье!

– Да, Ирина, конечно, мы уйдем сейчас… – тяжело вздохнул Павел Георгиевич, помогая жене подняться с дивана. – Но я очень надеюсь, что твоя обида со временем как-то утихнет… Надеюсь, мы еще к нашему разговору вернемся…

– Не надейтесь. Не вернемся. И не смейте больше сюда приходить! Лева, проводи гостей до двери.

Повернулась, ушла на кухню. Уже оттуда услышала, как Лева бормочет какие-то извинения, как потом щелкнул дверной замок.

Все, ушли… Слава богу. Только сейчас она почувствовала, в каком напряжении находится тело, как сильно стучит сердце, какой звон стоит в голове. Только бы Лева не начал снова ее увещевать, пусть бы ему сердца хватило! Пусть понял бы, что она чувствует…

Лева тихо вошел в кухню, сел напротив нее за стол, вздохнул. Спросил участливо:

– Как ты? Отошла немножко? Успокаивайся… Выпей воды, на тебе лица нет!

– Что значит – отошла? Разве от такого отойдешь… Да мне так плохо сейчас, Лева, если б ты знал… Впору самой нашатырь нюхать, пока в обморок не грохнулась. Надо же, заявились гости незваные… Столько лет прошло… Да меня всю нервной дрожью потряхивает! Как увидела их в дверях… Глазам своим не поверила!

– И все же, Ирина… Я бы на твоем месте не был столь уж категоричен, честное слово…

– А ты не на моем месте, Лева. Ты на своем месте. Ты этого на своей шкуре не пережил.

– Да, конечно. Я понимаю. И все же, и все же… Позволь мне выразить свою точку зрения. Можно?

– Ну, выражай, если уж так приспичило… Только от этого ничего не изменится, сразу предупреждаю.

– Да понял я, понял… Но согласись, что это… Как бы сказать… Несколько несправедливо по отношению к Вике.

– Да из-за чего же несправедливо? По-моему, наоборот, очень даже справедливо! Или… Ты что такое имеешь в виду?