Константин Перепечаев - Глазами ветеринара. Невероятные приключения Семена Петровича в эпоху перемен

Психологически я был настолько подавлен, что минут десять просто лежал, уткнувшись лицом в подушку. Никогда в жизни мне не снилось ничего подобного, даже близко. Меня пугал не столько сюжет сна, хотя он был ужасен. Драки, кровь, ужасы и чудища – это, как говорится, мы все уже проходили. Меня пугало мое психоэмоциональное состояние во сне. Я творил чудовищные вещи и наслаждался этим.

Уже не помню, как прошел день. Я что-то делал, куда-то ездил… Потом наступил вечер и ночь. Сон повторился в точности… почти. Было одно маленькое отличие: во сне я точно знал, что делаю это второй раз… и предвкушал весь этот кровавый ужас…

Проснувшись утром, я начал думать. Так, сон – это просто сон. Мог ли мой усталый, напряженный мозг сгенерировать все эти ощущения? Наверное, мог… Но во сне они были настолько реальными, что в жаркой, залитой солнечным светом комнате от воспоминаний мне становилось холодно. Горячая, липкая кровь с запахом сырого железа. Грязная, пропитанная смолой веревка, пачкающая мне руки. Шершавые деревянные столбы, покрытые сажей и пеплом. Тошнотворный запах горящей плоти… и мой радостный зловещий хохот.

Я медленно брел по улице, почти не замечая проходящих людей. Никогда и никому я не желал зла. Мне нравилось делать добро, помогать, любить… Но тот монстр в кошмарном сне – это тоже был я… Кто из этих двух я настоящий? Нет, от таких вопросов можно сойти с ума… А может, у меня раздвоение личности? Я спустился в метро и втиснулся в переполненный вагон… Ладно, забыли. Это просто переутомление.

От нечего делать я начал рассматривать людей вокруг себя. Спиной ко мне стояла женщина, ростом чуть ниже меня. На ней светло-коричневая кожаная куртка, немного потертая, неновая. У женщины длинные черные волосы, густые, как конская грива. В волосах кое-где блестят седые нити, наверное, ей лет сорок… Волосы шикарные, до пояса, но какие-то спутанные, нерасчесанные. Эй, тетка – мысленно обращаюсь я к женщине – ты бы хоть голову то помыла…

Она обернулась резко, внезапно (прошло уже больше 20 лет, а я вспоминаю – и мурашки по коже…), я увидел смуглое, с резкими чертами лицо и… огромные… черные… полные ненависти глаза. В них была ярость, гнев… и тьма.

Я похолодел, сердце пропустило удар, потом забилось часто-часто, ноги задрожали. Плохо соображая, что делаю, я схватился за поручень, выставив женщине локоть прямо в лицо. Она поднырнула мне под руку, приближая свое лицо к моему… Очевидно, она хотела дотронуться до меня…

Сейчас я совсем не тот молоденький мальчик, и за прошедшие годы в моей жизни случалось всякое. И были моменты, когда я чувствовал, что очень близок к той самой черте, когда еще один шаг и… все… Но никогда, ни разу в жизни, мне не было так страшно, как в тот день в вагоне метро.

Это был дикий, животный страх, парализующий волю, сковывающий мышцы и путающий сознание. Охваченный паникой, я ломился и продирался по вагону, грубо расталкивая людей. На меня орали, меня материли, кто-то ударил меня в спину – мне было все равно, я пытался убежать от нее. Она неторопливо шла за мной, ловко проскальзывая между пассажирами и ни на мгновение не сводя с меня своих глаз, горящих мрачным огнем. Я добрался до двери в момент, когда динамик ожил: «Станция „Менделеевская”. Переход на станцию „Новослободская”». Двери разошлись, толпа надавила, но в последний момент я успел вжаться в угол рядом с дверью. Черноволосую женщину вынесло из вагона выходящими пассажирами. Вцепившись в дверь побелевшими пальцами, я смотрел, как она яростно вырывалась из людского потока, уносящего ее по платформе. Выжигая меня взглядом, она отчаянно пыталась вновь добраться до вагона… Но она не успела… Двери закрылись, и поезд уехал.

Выйдя на «Петровско-Разумовской», я из телефона-автомата набрал Анатолию. «Господи, только бы он был дома…» Анатолий был дома.

– Привет, это Семен! Ты можешь ко мне приехать? Да, прямо сейчас. У меня проблемы. Спасибо. Встречу тебя у метро.

Мы сидели на полу, и я рассказывал Анатолию все. Про институтские проблемы, про любовь, про мои детские воспоминания, чудовищные сны и про женщину с горящими глазами. Анатолий слушал внимательно, очень серьезно, не перебивая. Наконец я закончил свой рассказ.

– Давай начнем со снов, – начал Анатолий, – их раньше не было. Они появились сразу, как только ты сюда переехал. Сны плохие, их инициирует предмет с сильной отрицательной энергией. Я бы даже сказал – темной энергией. Сны очень яркие, подробные. Значит, предмет должен быть достаточно крупным, весомым. Вероятно старинным…

– Анатолий! Да, у меня здесь целая куча старых вещей, – я указал на шкаф. – Вон статуэтки, например, которые мой дед еще в молодости покупал, им уже почти девяносто лет… В шкатулке, по-моему, бабушкины украшения, ложки фамильные серебряные, да мало ли что…

– Нет, – Анатолий замотал головой, – это твой предмет, именно ТВОЙ. Тебе его подарили, ты его купил или нашел… Думай.

Мне думалось с трудом. Мысли путались.

– Подожди, – Анатолий внимательно посмотрел на меня, – в твоем ужасном сне есть реальный человек, которого ты все время… так сказать, уничтожаешь…

– Да, – ответил я, и меня передернуло.

– Этот человек в каждом твоем сне. Именно на него направлена твоя отрицательная энергия. Это не может быть случайным. Скажи, именно ОН тебе ничего не дарил из того, что есть в этой комнате?

– Э-э-э, наверное, нет, – в голову полезли детские воспоминания, – хотя… ДА, есть! Старинная монета. Она у меня здесь, в коробке.

– Вряд ли, – Анатолий с сомнением покачал головой, – монетка слишком маленькая…

– Она НЕ маленькая, – возразил я, – она очень НЕ маленькая…

Я достал из шкафа коробку с монетами и поставил ее на пол. Там, среди мелких серебристых, золотистых монеток и бумажных купюр, лежал огромный екатерининский пятак. Тяжелая, грубая, позеленевшая от времени медная монета с неровными краями, двуглавым орлом на одной стороне и вензелем на другой.

– 1782 год, – прочитал Анатолий, – ей больше двухсот лет… Откуда она у тебя, расскажи, это важно.

Я напряг память:

– У нас в соседней деревне стояла сожженная, разрушенная церковь, очень старая. Мы всегда ее боялись, страшная она какая-то. Деревенские пацаны там играли в разбойников, раскопали несколько монет… показали родителям. Монеты оказались старинные, вызвали археологов. Те нашли там клад… Ну, клад не клад, нашли глиняный горшок с медными монетами и немного серебряных, больше ничего. Ну вот, одна из тех монет попала к моему… – Я осекся и замолчал. – Ну, а он потом мне ее подарил. Давно, в детстве еще. Что скажешь?

– Немного странно все это, – Анатолий задумался, – даже в советское время разрушенные сожженные церкви обычно так не оставляли. Плохая примета. Понятно, что не восстанавливали, ну значит, просто разбирали на кирпичи. Тем более деревенская церковь. Если она давно стояла сожженная и брошенная, возможно, там была какая-то плохая история. С другой стороны, ну кто в старину в действующей церкви будет медные монеты закапывать? Их ценность невелика… Если в церкви, что и прятали, то дорогие вещи, иконы, золотые украшения. Скрывали их от разбойников, от войны или от советской власти. Более вероятно, что горшок медных и серебряных монет – это чьи-то накопления. Скорее всего, их отобрали или украли и в тайне закопали в развалинах… Может, эта церковь ранее уже была разрушена, тогда монеты в горшке – это воровской или разбойничий схрон. Может, кровь была на них… В любом случае место, где нашли монеты, хорошим не назовешь…