Артур Вадалеев - И верь в сей ладан

– И бутылка красного вина охлаждается там, – сказала мама, нежно глядя то на цветы, то на сына.

– Вау. А где гусь? Пахнет, а не видно.

– В духовке доходит. Сынуля, я пока быстро душ приму, а ты откроешь дверь, если я не успею?

– Да, конечно, иди.

Оставшись один, Данила принялся переключать каналы телевизора, но, не увидев ничего интересного, приблизился к тихо гудящей духовке и включил внутренний свет. На противне кверху брюхом, окруженный золотистым картофелем, морковью и луком, красиво румянился гусь. Его ноги и крылья были стянуты ниткой, а из тушки выпирало сморщившиеся яблоко. Даже через закрытую дверцу отчетливо слышался дурманящий запах запекающейся птицы.

«Крылья такие длинные, – подумал Данила. – Большие и бесполезные. Домашние вроде не летают. Угодил ты, парень, в передрягу. Жил, никого не трогал, ел, спал, ходил взад-вперед, гоготал чего-то там, и вот такой финал…»

Внезапно он вспомнил вчерашний сон и сразу в груди опустошилось, словно мигом вышел весь воздух, а сердце заколотилось с удвоенной силой, будто изнутри кто-то застучал. Одновременно потеплел и живот.

«Опять? Двойник? Дубль? Или как там тебя?», – стараясь восстановить дыхание, подумал Данила.

Прошлой ночью ему приснилось какое-то темное помещение с большим садком, в котором сидел белоголовый орел. Поначалу он будто бы спал, но потом открыл глаза и стал осматриваться. Затем орел издал жалобный крик и начал с трудом поворачиваться в клетке вокруг своей оси, то и дело просовывая голову между прутьев, как если бы хотел выбраться наружу. Клетка раскачалась, словно была подвешена на нитях. Видимо, не найдя выхода, орел принялся непрерывно кричать и пытаться хлопать крыльями, хотя размеры клетки не позволяли им размахнуться полностью. Орел быстро пришел в неистовство, и вот он уже сжимает мощными когтями прутья, кусает, стараясь разорвать их своим загнутым клювом, мотает головой, раскачивая садок все больше и больше. Зрелище было поистине впечатляющим: от буйства орла даже доносился ветерок, а мелкие перья разлетались в стороны. И вот в какой-то момент клетка сдается, срывается вниз, с грохотом падает наземь, ломается, а орел, выбравшись, наконец, из плена, взмывает с победным криком и скрывается из виду.

От нахлынувшего воспоминания Данила сглотнул. Гусь по-прежнему томился в духовке, напоминая своим видом о бренности существования. Вроде пыжишься, работаешь, делаешь что-то там на благо общества, но сам при этом являешься всего лишь звеном в длинной цепочке изменения мира, звеном настолько незначительным, а цепочки вряд ли такой уж важной, что не покидает ощущение бессмысленности жизни, которая проходит быстро и растворяет человека без остатка. И на этом все, эпитафия.

От таких мыслей сразу захотелось выпить. Мелодичная трель дверного звонка смахнула с Данилы налет меланхолии, на душе сразу стало легче и позитивнее. Одновременно из ванной вышла мама и, со словами «Во, как я вовремя» открыла дверь.

На пороге стояла сестра с бутылкой белого вина в руке, а рядом довольный восемнадцатилетний племянник ростом под метр восемьдесят, на голову выше своей матери. Сергей был худощав, сестра же, напротив, располнела, поэтому рядом они смотрелись довольно комично. Данила не видел их уже с полгода и успел сильно по ним соскучиться.

После приветственного церемониала все прошли на кухню, где Данила вручил сестре букет:

– Держи, Светка, и ни в чем себе не отказывай.

Сестра искренне удивилась сюрпризу, на щеках выступил румянец.

– Ого, – сказала она, чмокнув брата. – Спасибо! В честь чего?

– Просто так.

– Даня, какой ты стал сердечный, заботливый, а ведь был хам хамом.

– Да не придумывай, – отмахнулся Данила. – Я всегда был хорошим, скажи, ма.

– Скажу!

Все расселись за столом, и под общий восторг мама достала из духовки противень с дымящимся гусем. Аромат распространился на всю кухню. Покосившись на птицу, Данила испытал к ней жалость.

Гусь оказался богатым на вкус. Неожиданно Данила (недавно подсознательно отождествивший себя с этой глупой птицей) принялся поедать мясо с особой животной рьяностью, желая таким способом быстро и по возможности агрессивно, разделаться со своей никчемной жизнью, чтобы в кратчайшие сроки начать новую, осмысленную и стоящую, пока не поздно; как бы это не выглядело глупо, но в последнее время для него любая подобная чушь имела значение. Сестра и мама больше ели овощи, а племянник, осмелевший к совершеннолетию выпивать в открытую, с деловым видом сомелье дегустировал вино.

– Белое какое-то кислое, – морщась, сказал Сергей. – А вот красное куда приятней.

– Потому что белое – сухое, малолетний ты алкоголик, – пошутила Света. – Подрастешь, поймешь.

Племянник, как типичный представитель молодежи, негромко парировал:

– Лол.

При этом выглядело все так, как если бы в тексте какой-нибудь пьесы стояла авторская ремарка – в сторону.

Наконец вдоволь наевшись, допив второй бокал вина и подавив отрыжку, Данила расположился к беседе.

– Ну что, Серега, как поживаешь? Поступил, значит, на платное. Юристом будешь?

– Ну да.

– Адвокатом или прокурором?

– Не знаю еще.

– Лично я никогда не считал юриспруденцию, как и экономику, за науку. – Данила отпил апельсинового сока. – Психологию, кстати, тоже.

– Это почему? – удивился племянник.

– Потому что первые понапридумывали всякой всячины, что черт ногу сломит, тем самым работу себе обеспечили разруливать эти нагромождения. Нужными себя сделали. А вторые вообще обман и надувательство громко назвали «экономический закон».

– А третьи? – спросила сестра.

– Третьи? Психология – это просто наблюдение за поведением человека с множеством выводов. Офигенная наука – полторы теории и сто пятьсот гипотез. Главное – говорить с умным видом. Наука, насколько мне известно – это возможность провести эксперимент и получить однозначный результат.

– Ну, не знаю, – сказал племянник. – Ты не прав. А история?

– Тоже не наука. В ней вообще половина вранья. Кому как угодно, так и трактует.

Сергей вздохнул и сказал:

– История оперирует фактами, письменными и вещественными, археологическими находками, есть свой понятийный аппарат. Не фундаментальная наука, как физика, но все же. Юриспруденция примерно то же самое. Она тесно связана с историей. Чуть ли не с первобытных племен стали появляться законы, которые постепенно множились, как люди после потопа. Не совсем наука, в классическом понимании… не знаю, как сказать… А вообще мне все равно, наука там что-то или нет. Какая разница? Жиза такова, что все это есть и с этим надо разбираться. Короче, я не собираюсь становиться ученым.