Ирина Азина - Собачница

Я ещё не знала тогда, что почти все взрослые не то, чтобы не хотят, а попросту не могут услышать ребёнка. Задёрганные, вечно куда-то бегущие, втиснутые в тесные штампы, люди постепенно забывают, что это такое – просто жить. Без оглядки на чьё-то мнение, без боязни выглядеть смешно и нелепо. Без стандартов, навязанных обществом.

– Ну куда, куда тебе этот облезлый пёс, вот дался-то!

– Ты не понимаешь, он мой друг! Я его отмою, расчешу, и будет красивый, и совсем не облезлый!

– Судя по твоим рассказам, он бродячий, а значит, точно больной! Таким собакам не место в доме.

– А каким место? У меня никакой нет! В нашем доме, видимо, всем не место. И, если я заболею, вы меня лечите. Почему нельзя вылечить моего друга?

– Господи, это невозможно!! Не может быть другом шелудивый пёс! Ты его и видела один раз, а теперь только и разговоров, что про него!

– Может, вот и может! Я буду его искать, так и знайте!

– В кого ты такая собачница?!

– Сама в себя!

Поиски милого бородатого бродяги я начала с детального опроса детсадовского дворника. Вернее, дворничихи – тёти Веры – добротной, основательной и добродушной женщины, любящей детей и животных.

– Нет, нет, Ника, я не видела этого пёсика, если он тут и был – то, наверное, хорошо прятался. Объедки в мусорных контейнерах часто сюда привлекают бродяжек. Но обычно их даже выгонять не приходится – они появляются, когда темнеет, и пытаются раздобыть себе пропитание…а потом убегают. Если увижу, обязательно скажу тебе, хорошо.

Вот и всё, что удалось разузнать. Бродяжки приходят в темноте. Как же мне попасть в садик в это время? Летом темнеет поздно, меня уж домой сто раз забирают… А может, расклеить везде-везде объявления?! Ищу собаку, и всё такое…фотографии друга у меня конечно же нет, но можно его нарисовать!! Придя к такой счастливой мысли, я побежала скорее воплощать идею в жизнь. Задача передо мною открылась непростая: мало было нарисовать собачий портрет, нужно ведь ещё и текст написать…как же там пишут, в объявлениях-то? Опуская детали и творческие муки, отмечу коротко, что практическая часть заняла дня три. Вышло пятнадцать листочков, на каждом из которых был размещён нарисованный мною портрет дорогого моему сердцу бородатика, сверху большими буквами выведено «Объевлене», а снизу шёл текст следующего содержания:

«Дарогие луди! У меня прапала собака.

Ни мая, но скоро будет мая када надётца.

Очинь очинь прошу всех-всех!!

Памогите натти друга!!!

Завут ево Каштан, правда он сам

пака ни знаит сваево имя.

Абращайтись по адресу: ул. Пушкина, 29, Ника».

Разумеется, в вышеприведённом фрагменте мною сегодняшней сделана попытка воспроизведения орфографии и пунктуации меня тогдашней. А если вам покажется, что даже при всём вышеизложенном для шестилетнего ребёнка это чересчур, объясню – читать и писать я научилась очень рано и практически самостоятельно. Так что с трудом, но справилась с выпуском листовок, которые вслед за тем и расклеила везде, где только смогла. И стала ждать, пока «дарогие луди» помогут мне найти моего Каштана. Да, я уже и назвала его, заочно – Каштаном. Во-первых, он был точно каштанового цвета; во-вторых – также, как и четвероногая героиня известной истории великого Чехова, изведал сполна тяготы бесприютности и одиночества. Когда я представляла себе его, скитающегося по холодным улицам в поисках пропитания, жгучие слёзы наворачивались на глаза и колючей проволокой сжимало горло. Тогда я брала в руки карандаш, ручку – что придётся, и бесконечно рисовала моего дорогого дружочка…и себя рядом с ним. Так сменялись дни, недели и месяцы, но…ничего не происходило. Рыжей дворняжкой прибежала осень, сменив на вечном посту мироздания весёлого беспечного пуделя – Лето (мне тогда даже метафоры на ум приходили исключительно на собачью тему, и вслед за Каштаном я рисовала времена года в виде собак разных пород). Образ Каштана и был осенью – растрёпанной, грустной, звучащей в миноре, умудрённой долгими и ненастными днями одиночества и тоски…но всё же сохраняющей Надежду…надежду на перерождение и новое, лучшее начало… А моя собственная надежда начала угасать всё больше и больше, меняя свой цвет вместе с опадающими листьями – с ярких, тёплых оттенков золотого, рыжего, карминного – на огненно-лиловый, каштановый, буро-зелёный… и в последнюю неделю царствования листопадной королевы она стала нарисована тусклыми, угасающими мазками скрюченных бурых листьев, по неизвестным для самих себя причинам – из последних сил цепляющихся за уснувшие древесные ветви.

Наверное, с самой нашей первой встречи, ещё тогда, в дребезжащем трамвае, зарёванная, насильно увезённая от только что обретённого друга, я уже знала в глубине своего сердца, что больше не увижу его никогда… Никогда! Какое страшное, страшное слово. Особенно страшное, когда тебе всего шесть лет. Дети воспринимают время гораздо более чутко, чем взрослые. Они ещё помнят какой-то частью себя ту, другую реальность, где времени не было вовсе. Именно поэтому «никогда» для ребёнка – то же самое, что пустота, небытие. Где нет не только того, что тебе хочется, а даже и самого себя. Очень немногие смогут выбраться из этой пустоты, а те, кто всё-таки выберется, принесут с собой глубокие, незаживающие раны. Не говорите ребёнку, что у него никогда не будет собаки. Не отбирайте у него Надежду. Даже если никогда не собираетесь завести эту самую собаку – пусть маленький человек не потеряет самого себя, лишившись такой простой возможности – когда-нибудь иметь настоящего друга. Друга, который не предаст, который не скажет, что слишком устал или нет времени; друга, который всегда будет рядом. Всегда. И тогда из маленького человека вырастет настоящий, большой человек. Такой большой, что сможет найти в своём большом сердце место для всех-всех: для друзей, любимых, для своих собственных детей, для собак – множества самых разных собак, и для всех других земных тварей; и даже… даже для вас.

Самое главное в жизни – иметь твёрдый характер. В шестилетнем возрасте, очень горюя о так и не найденном Каштане, и выплакав все имеющиеся у себя внутри слёзы, я решила, что место, которое освободилось в результате этого скорбного процесса, нужно чем-то непременно заполнить, и поскорее! Пока эта противная солёная жидкость опять не накопилась. Плакать больше не стоит, – думала я, – толку всё равно никакого. Все к тебе пристают – сначала притворно жалея; а потом уж, когда понимают, что их жалость вовсе не нужна, а дать того, чего ты хочешь, они не могут – начинают сердиться, кричать, называть тебя разными обидными словами, и вообще выходить из себя. В результате в доме начинается чёрт-те что, как один раз в сердцах сказала бабушка. Выражение это мне понравилось, и я его взяла для себя на заметочку.