Александр Малиновский - В плену светоносном

…Конечно же, водный турист я никакой. Да никогда и не собирался им быть. Когда Анатолий заговорил о предстоящем сплаве, я, привыкший к упорядоченности во всем, что касается командных действий, предложил:

– Очевидно, чтобы было больше порядка, надо выбрать старшего.

Анатолий ответил сразу и категорично:

– Я подбираю команду. Я – самый опытный среди вас и есть старший.

Это меня и удивило, и порадовало. «Командор, – отметил я про себя».

В свои пятьдесят с лишним лет я побывал в пятнадцати странах мира. В одни города и страны меня заносило из любопытства, в другие – по служебной надобности. И каждая поездка давала повод для размышлений на самые неожиданные темы. Не обходилось и без приключений.

…Желая прочувствовать то, что творится с нашими русскими при игре в рулетку, помня страсть к этой игре Федора Михайловича Достоевского, еще пятнадцать лет назад в игорных домах Монте-Карло я наблюдал несколько раз игроков. И сам пытался играть, но удовольствия получил не больше, а может, и меньше, чем от игры в волейбол под палящим солнцем на берегу океана на пляжах Рио-де-Жанейро с местными бразильскими парнями.

Правда, итог той игры на пляже был грустный: нас обокрали.

Мы с приятелем остались в одних шортах и почти без денег…

…В Милане, в гостинице на прикроватной тумбочке, забыл я подаренный мне Василием Ивановичем Беловым с дарственной надписью томик его «Вологодских бухтин». Я иногда фантазировал: что бы сказал Кузьма Иванович Барахвостов, будучи со мной в Милане? Что дало бы в этом случае вечное противостояние между городом и человеком, да еще таким, как Барахвостов?!

Восхитился бы он городом известных бессмертных памятников?

Подметил бы длинные водостоки крыши церкви св. Амброзио, и высокие шпили Дуомо, гордости не только Ломбардии, но и всей Италии?..

Он бы, наверное, увидел то, чего я не заметил…

Какими бы они, Барахвостов и другой герой Василия Белова – Иван Африканович, стояли перед Тайной Вечерей великого Леонардо?

…В каких бы заповедных залах я ни был, всегда хотелось после них попасть в свободный поток вершившейся сиюминутно жизни. Туда, где человек предоставлен сам себе, где живет не по этикету, а как хочет и может. Тянуло под открытое небо. И мне несколько раз удавалось это сделать.

Так было, когда мы плавали с компанией парижан по реке Сене мимо Лувра, собора Парижской Богоматери. Нечто похожее было и во время путешествия по немецкой реке Изар на нашем, искусно и прочно сработанном из сосновых золотистых бревен плоту, в кругу шумливых немцев, как осы облепивших бочку с баварским пивом…

…Я поражен был, увидев в Германии почти такие же, как на моей родине, березы. Долго ходил вокруг них, недоумевая: почему они здесь, ведь березы должны быть только у нас, в России?

…И в нью-йоркском пригороде Блюмфельде я тоже обнаружил в небольшом парке три березы. Они несколько отличались от наших.

Американцы зовут свои березы «серебристыми». Наши березы – белые. На самом деле они одинаковые.

Эти неупорядоченные воспоминания во мне сидят прочно. Я даже собирался их подробно записать. Но все они меркнут перед встречами и впечатлениями, которые были у меня во время путешествия по реке в лесостепной и степной моей Самарской сторонушке.

Слева от моста через Самару на станции «Переволоцкое» мне приглянулось местечко, где захотелось остановиться. Ширина быстрого мутно-желтого потока – метров пять-шесть. Берега высокие, обрывистые, местами до трех метров. Течение норовистое, русло извилистое. Не река, а ручей, но мощный, как крепко и надежно скрученный жгут. Этот жгут так своеволен, что может и свернуться, и расправиться неожиданно, подчиняясь своим, только ему понятным желаниям.

Река-ручей, насколько вверх и вниз доставал глаз, укрыта была зарослями. Клен, ветла, ольха, осинник надежно прятали животворный поток от палящего солнца. Лесная полоса, извивавшаяся на всем протяжении нашего семичасового пути вдоль реки с обеих сторон ее, четко обозначала речной путь, уходивший за нашими спинами в северо-западном направлении, к Волге. «Но не на север стремится река, а вместе с Волгой – на юг. Не оттого ли она так изначально смугла и темпераментна», – подумал я.

Мы вышли из автобуса. Прошли чуть вверх по течению метров тридцать и увидели внизу, у воды, в конце тропинки, извилисто спустившейся с травянистого высокого берега рыбака. В ногах у него – три поплавочные неказистые удочки из тальника длиной всего метра по два. Поплавки – из ветловой коры.

Самара, извиваясь, делала до и после этого укромного местечка резкие повороты. Вода пенится, течение стремительное, быстрое, а он у маленькой завадинки, у омутка, спокойно сидит себе, покуривает.

– Как рыбалка? – спросил я и, спохватившись, добавил: – Добрый вечер.

Старик повернул бородатое, темное от степного солнца лицо с детскими синими чистыми глазами.

– Только пришел. Вон, одного поймал.

– Посмотрю?

– Смотри, коль охота.

В холщовом мешочке, надетом ручками на коряжинку в воде у его ног, оказался желтый карась граммов на триста, не менее.

Он затрепыхался, когда я приподнял мешочек, смешно чмокая губами.

Я был удивлен. Караси обычно водятся в озерах. На Самарке карасей мы использовали в качестве наживы. А ловили их в водоемах со стоячей водой.

Я высказал свое недоумение вслух.

Старик отозвался:

– У нас тут так. Мой свояк вчера, вон повыше, где плотинка есть и воды поболе, поймал утром двадцать таких, не вру. Там вода теплее.

Я взял карася в руки. Опасаясь, что упругий красавец вмиг может спружинить и оказаться в воде, я повернулся спиной к речке, и солнце осветило это неожиданное чудо. Красные его перья и золотая чешуя, покрывающая крепкое тело, заиграли в лучах летнего солнышка. Я приподнял карася над головой, показывая его своим спутникам, стоящим наверху.

– Ребята, это же золотой приз за нашу решимость сплавиться именно отсюда, где так узко!

Мои спутники заулыбались.

Когда осторожно положил рыбу в мешок, спросил:

– На червя берет?

– Не-е, на хлеб, и только на белый.

Я спрашивал, желая продолжения разговора, о рыбалке, хотя и понимал, что рыбаку это помеха. Какое ему дело, что мы соскучились. Мало ли всяких чудаков. Но он приветливо отзывался. И его замечательный улов, и добродушие показались хорошим знаком.

Река увиделась тут домашней и своей, только в несколько раз меньше, чем я ее знал. Она была похожа на подростка. Это было непривычно.

Тут я и пожалел, что внук мой Саша не с нами.

– В первый раз видишь такого?

Я повернул голову – старик смотрел снисходительно.

– Да нет… – ответил я.