Екатерина Горбунова - Жизнь цвета радуги. Сборник рассказов

Так и порешили! В день свадьбы Людмила приехала к нам, нарядила меня, и аккуратненько так зашила прямо на мне потайным швом. Платье село идеально!

Правда, получилось, что из всей свадьбы я помню только то, что старалась не капнуть на платье, не порвать его, и не помять лишнего. Это гости веселились, а я сидела, как болванчик, и Семен рядом со мною.

Наконец, гости разошлись – разъехались. Мы с мужем уединились в предоставленной нам маленькой комнате, которая уже в третий раз меняла хозяев. Семен тут же принялся горячо обнимать меня. Но моей главной задачей было не это, а осторожно снять платье, пока с ним что-то не случилось.

– Семушка, там должен быть потайной шов, его нужно осторожно распороть бритвой, – принялась объяснять я.

– Где? – он начал присматриваться. – Не вижу.

Вот Людка, вот рукодельница! Зашила так, что и не увидишь, где пороть! Не звать же нам ее сейчас к себе. Решили мы так попробовать платье снять.

Семен залез на стул, чтоб удобнее было, и принялся осторожно стягивать наряд мне через голову. Я постаралась вытянуться вверх, как могла, вслед за вздернутыми руками. Мои суставы и мышцы напрягались. Боль была адская. Казалось, что он пытается снять не предмет одежды, а мою кожу.

Когда раздавался треск платья – из наших с мужем уст вырывался стон. Мы пыхтели, как паровозы, наверное, час, не меньше.

– Выше, – командовал Семен. – Ужмись! Теперь сползай!

– Не могу больше, – мычала я. – Дай передохнем, и снова начнем!

Наконец, эта пытка закончилась, и я осталась перед Семеном в одном нижнем белье и чулках, вся красная, как помидор, растрепанная, но ужасно счастливая, что с платьем все в порядке, по большому счету!

В этот момент в запертую дверь робко постучал отец и сказал, что истопил баньку для нас. Это было как раз вовремя, потому что мы с мужем не просто взмокли, с нас, наверное, семь потов сошло.

Я быстро собрала бельишко «на после бани» и полотенца, и мы открыли. Нас встретили ошеломленные взгляды моих родителей. А Павел вышел из-за весьма уже округлившейся Ольги и, молча, пожал руку Семену.

Мой муж первым зашел в парную, а я замешкалась в предбаннике. Мне почему-то вдруг вспомнились слова сестры, что в первый раз после свадьбы мужчинам тоже больно. И с этими мыслями я зашла вслед за Семеном. И тут же мой взгляд уперся в достоинство моего супруга: вспухшее, красное.

– Ой, Семка! – взвизгнула я и, схватив шайку, зачерпнула холодной воды, и окатила ею то, что, по моему мнению, было обожжено.

Муж вдруг подпрыгнул, стукнувшись об потолок, и выскочил в предбанник.

Вот такая эротика!

Ох, и стыдно же мне было после! Когда и с Ольгой, наконец, поговорили, и с Семеном разобрались.

Но сквозь пелену этого стыда невольно прорывался смех.

Я ехала в автобусе и улыбалась. До чего же мы были дикие! И пусть Дашуля моя услышит это от меня. Сядем мы с ней, вечерочком, склоним друг к другу головушки: одна русую, другая седую крашенную, да расскажем все, как на духу, про эту нашу, русскую эротику. Куда уж до нас Мануэлям всяким!

Обязательно поделюсь с внучкой нехитрыми житейскими премудростями. Расскажу – что впереди эротики должна лететь любовь, верность, преданность. И тогда любое незнание, кажущаяся нелепость будет приносить только улыбку.

Если провести параллель счастья с геометрическими фигурами, то для Александры оно было четырехугольным. Почему? Потому что самое наглядное ощущение: открываешь глаза, а в окно светит солнце, переводишь взгляд, и видишь все тоже самое яркое и призывное на полу и стене – прыгающие квадратные солнечные зайчики, потом вглядываешься в рамочку на столе – там стоит фотография, а где же вы видели, чтобы выставляли изображение того, кто сердце не радует, смотришь дальше – у двери пришпилен детский рисунок, подарила маленькая Надя – и в уголке его солнышко и надпись «Лублу!» – это вечное! После этого приятно вскочить, потянуться до хруста, и пробежаться на носочках по чуть теплым желтым прямоугольничкам, как в детстве, загадывая про себя, что все удастся, если не наступить на теневое блеклое пространство пола. И не важен возраст, семейное положение, лишний вес – мозоль опыта, и прочее-прочее-прочее.

А вот несчастье – треугольное. Это ведь – классика. Что разрушает семью? Только вечные треугольники. Где во главе одной из вершин – самый молодой и наглый, сам полностью состоящий из этой фигуры человек: острые грудки, фигура – отзеркаленность в пересечении талии, личико сердечком, а вместо сердца – углы, углы… Саша даже знала имя. Адриана. Заграничное. Но все такое треугольное.

И даже поговорка «Бог троицу любит» – счастья не добавляет. Потому что всегда срабатывает. И если уж начался отсчет, на двух он не остановится, обязательно до треугольника дойдет.

И пирамиды… Египетские… Треугольные… Именно там ведь эта Адриана подвернулась, навязалась, привязалась и захватила. Александра даже опомниться не успела, осталось только сгруппироваться в падении и упасть на все четыре, как кошке…

Продолжать? Саша ненавидела это в себе. Гнобить думами, размышлять, спорить, доказывать и приводить аргументы. Это все было бы хорошо, если бы существовал реальный собеседник, а не отражение в зеркале. Смотрите: сочетание – несочетаемого, квадратная форма поверхности, блистающее счастье, а на двух берегах – сплошной очеловеченный треугольник неудач.

Круг. Что есть круг? Это Сашина жизнь. Как у лошадки на карусели. И нет там новизны. Одна кругловизна. Поэтому круг – это тоска. Вот, взглянешь в глаза – и утонешь в глубине зрачков. Там болото и беспросветность. Но уж если счастье – то тоже округлое. Наверное, все-таки круг – это что-то нейтральное… Это большая жирная точка отдохновения между счастьем и ненавистью.

Телефонный звонок – это тоже точка. Точка в размышлениях. Саша прокашлялась и сняла трубку.

– Добрый день! – именно так, а не банальное «алло», варианты чередовались от времени суток. – Приветствую вас!

– А я вас, – собеседница будто чего-то боялась. – Вы Саша?

– Да, – тут настала ее очередь бояться. – А вы кто?

– И я Саша, – незнакомка очень волновалась, голос ее дрожал и срывался, приходилось больше догадываться, что она говорит, чем слышать.

– Значит, мы тезки? – недоумевала Александра. – Если мы познакомились, может, перейдете к делу, я опаздываю на работу.

– Нет, не опаздываете, – наверное, следовало отнестись к этой фразе, как к наглости и бросить трубку, – я же знаю, что сегодня не ваша смена.

– А если я поменялась? – пыталась сопротивляться Саша. – Вы хамите, Шурочка.

– Вы прекрасно знаете, что я не люблю, когда меня так называют, поэтому попрошу вас больше так не делать, – голосок из срывающегося стал твердым, стальным даже, в нем настолько проклюнулись знакомые интонации, что лавина ответных чувств оказалась похожа на помешательство.