Екатерина Горбунова - Жизнь цвета радуги. Сборник рассказов

Женщина едва не захлебывалась от смеха. Она, оказывается, вчера оказалась в парадоксальной ситуации: и в качестве приманки для неверной супруги, и сама объектом для приманивая. Как, все-таки однобоки поступки окружающих ее мужчин!

– Тебе смешно! – начал приходить в себя Кирилл. – Я бродил по городу всю ночь, тебя искал, ты же одна ушла, на этих каблучищах. Вернулся домой, ты плачешь, как ребенок! Захотелось подвиг, что ли для тебя сделать, невозможное! Думаю, заберу-ка я этих фазанов, сделаем ужин при свечах… А они полицию вызвали!

– А Мина? – спросила Тася, зарываясь носом в плечо мужа, вдыхая его запах.

– Попрощались и все, – мужчина обнял жену и улыбнулся. – А этот, он кто?

– Никто, – покачала головой Таина. – Попросил помочь, по старой памяти… Так же, как ты Мину.

Вы замечали, что если ляпать все краски в одну кучу на белый лист, получается грязный черный цвет?

А если каждую краску оставить с ее девственным оттенком, а потом начать быстро вращать по кругу, то получается белый цвет счастья?

Когда у прежде много лет бездетной пары рождаются дети (тем более, сразу трое), это полная перемена режима, ритма, настроя. Но краски радуги остаются, меняется настрой:

красный – хотелось бы сказать алые губки малышей – тройняшек, но, к сожалению, скорее, диатез на пухлых щечках;

оранжевый – цвет волосиков на макушке единственной девочки в родившейся троице (оказывается, имелся у Кира в роду рыжий прапрадед);

желтый – мальчишки, в отличие от сестры получились природными блондинами;

зеленый – ветрянка, и еще кто бы мог подумать, что принесет ее папа, переносящий инфекцию хуже всех;

голубой – цвет самых дорогих глаз не свете;

синий – Тасина любимая кофточка, которую тройняшки обляпали непонятно почему жирными ладошками;

фиолетовый – цвет не проходящих синяков на детских коленках.

Все цвета сменяли друг друга с лихорадочной быстротой, Тася едва успевала замечать перемены, а Кирилл – так тот вообще не замечал. Белый спектр заполнил всю жизнь…

То, что на новогодние праздники она осталась почти без денег, Рита поняла, только безуспешно барабаня в дверь Толстиковых в течение десяти минут. В ответ на вызванный Ритиным сапогом шум выглянула старушка-соседка, которая весьма осторожно поведала, что «Оне уехали! На праздники. Одтыхають. Патаму, как работали» – из чего явно следовало, что остальные этого отдыха не заслужили, потому что весь год дурака валяли.

Отъезд Толстиковых показался катастрофой. Разумеется, не в масштабах вселенной, страны или города, но вот в масштабах одной отдельно взятой жизни – очень даже: потому что Рита взяла, и лихо так рассчиталась со всеми кредитами перед праздниками, чтобы войти в новый год без старого груза долговых обязательств. В итоге, вся ее зарплата, натиканная на карточку с двух ставок плюс репетиторство, ужалась до одной жалкой тысячи рублей.

– Блин! – вырвалось жаргонное словечко, Ритка сама ругала за него своих учеников, а тут вдруг взяла и не сдержалась, но сообразив по виду старушки, что ее личные рейтинги весьма быстро падают к минусовой отметке, попыталась оправдаться хотя бы немного: – Они мне деньги должны, за занятия со Славиком. А телефон у них недоступен.

– Ничего не знаю, – соседка слишком быстро захлопнула дверь, дав недвусмысленно понять, что затея с оправданием провалилась и нищебродами в лице девушки она общаться не намерена ни в коем разе.

На душе стало муторно и противно. Хотелось еще подолбиться в чужую дверь, хотя бы для морального удовлетворения, но Рита испугалась, что старушка вызовет полицию, а встречать Новый год за оформлением протокола очень не хотелось. Поэтому девушка просто написала на дорогой обивке орифлэймовской красной помадой слово «Должники» и ушла.

Улица встретила Маргариту предновогодней беготней, падающим снегом и мерцающими гирляндами. Куда идти? В магазин? А что – купить мандарины и бутылку… нет, пожалуй, даже две, шампанского (денег точно хватит, сейчас везде скидки!), и… Поплакать что ли?

Такого одиночества Рита не чувствовала, наверное, никогда. Почему-то все ее двадцать девять лет навалились тяжким грузом, сверху прижало безмужнее положение, надавил мамин скоротечный роман, буквально пару недель назад оформленный в загсе. Девушка казалась себе распластанным по асфальту цыпленком табака. И на эту птичку падали невесомые, с нее же ощипанные, перья-снежинки.

– Девушка, вам помочь? – раздался над самым ухом молодой ломкий басок.

Рита обнаружила, что сидит прямо в сугробе на краю тротуара, разинув рот и бессмысленно тараща глаза в темнеющие небеса.

– Пошли, Сань, упилась она уже, – девчушка оказалась менее благодушна, чем ее кавалер.

– А вдруг плохо человеку? – но вопрос задавался уже риторически, не применимо ни к Маргарите, ни к кому-либо еще, потому что парочка уже ушла далеко вперед.

«Мне двадцать девять лет. Сижу здесь, как дура, в снегу, и даже пойти мне некуда!» – упивалась жалостливыми мыслями Рита. – «Нет, можно, конечно, похарчеваться и у мамы. Но там Пал Палыч… Как-то просто не хочется. Я и так в его глазах – какая-то недоделка, и выбросить жалко, и дорабатывать уже, сил нет!»

Она поднялась, отряхиваясь, и побрела по дороге.

В пустую квартиру возвращаться совершенно не хотелось. Раньше Риту хотя бы там ждал кот по кличке Кот, но летом его задрали бродячие псы, а новую животину девушка заводить не решилась: слишком болезненно это – провожать любимого питомца на радугу.

Перспектива провести новогоднюю ночь родственницей-нахлебницей или безмужней подружкой – тоже не радовала. Тем более, ведь нужны будут подарки. А на них у Риты – денег нет. Она порылась замерзшими пальцами в сумочке и выудила в кармашке пару сотен – не густо, даже с учетом остатка на карте. Поздравит всех по телефону. И разумеется, сообщит, что тоже празднует весело и беззаботно, в компании… В компании кого-нибудь. Пока не придумала. Вон, народу сколько – выбирай, не хочу. И с этими – не хочет. И с теми – тоже не хочет. Да, и сами они…

Мимо промчалась стайка гогочущих подростков. Один, в красном Санта-Клаусовском колпаке показался знакомым. Рита пригляделась. Он тоже. На миг остановившись, вытянулся во фрунт:

– Здрасьте, Маргарита Сергеевна! С наступающим!

– И тебя, – она улыбнулась, узнав Мишу Семилетова, одного из своих учеников.

Внезапно Маргарита вспомнила о еще одном своем давнем должнике: Мишке Шварце.

Знакомство с Михаилом началось еще в период Ритиного студенчества. Он был парнем ее троюродной сестры Нины, которая одно время жила у них дома. Поэтому Миша был очень даже вхож в семью, пока Нинуля неожиданно не вышла замуж за более перспективного молодого человека. Теперь же знакомство со Шварцем свелось к периодическим его визитам к Маргарите с виноватым видом и просьбам одолжить сотню-другую до получки. Парень занимал стабильно. Каждый раз обещал отдать, записывал новый долг в потрепанный блокнотик. Столбиком. Добавляя к старому. Рита жалела этого увальня и занимала ему, будто чувствуя какую-то вину, что не заметила меркантильности сестрицы. Казалось, что с нее этих денег не убудет, а человеку может на пользу пойдут, пьяным ведь она его никогда не видела. Такими мелкими займами набежала уже хорошая сумма. В нынешнем безденежном положении сейчас она казалась вообще приваловскими миллионами.