Игорь «Canadec» Опойков - «У Леса»

© Игорь «Canadec» Опойков, 2022

ISBN 978-5-0056-8776-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Это история о человеке, который попал в свою

тарелку, но тарелка эта оказалась адским котлом.»

Солнце продирается из-за горизонта

сквозь облака.

Весь мир окрашивается в красные тона от

разлившегося света.

Снег поблёскивает в степи.

Вдалеке маячат чёрные силуэты опор ЛЭП и

возвышаются строгие линии радиовышки.

«Я не помню, кем я был до войны… И наверное

никогда не вспомню.

Мир изменился. Я изменился. Ничто уже прежним

не будет, чёрт его всё побери.

Мне обещали, что когда я вернусь…

А потом обещали, что если я вернусь…

В общем, как ветерану боевых действий обещали

квартиру дать, какие-то там премиальные

выплатить… Много всего хорошего, в

общем, наобещали.

К тому же, ветеранство само по себе значит

немало – пусть не Великая Отечественная, но

всё равно – война…

Война… За что?.. За мирное небо над головами

сограждан? За то, чтоб земля стелилась

километрами пуха под их ногами?

Они сулили мне спокойную жизнь, квартиру

на отшибе, работу с хорошей зарплатой,

тихую, обеспеченную и беспечную старость,

а где я теперь?

В этом проклятом мотеле, с гниющими стенами

и матрацами, желающими впиться в мою жопу

своими пружинами, коли я сяду, или разорвать и

без того посечённую осколками спину, коли лягу!

Благо хоть на УАЗик этот долбаный денег хватило,

а то бомжевал бы сейчас как многие мои братья

по оружию! Хотя чем я сейчас занимаюсь, как ни

бомжую? Правильно, блин, путешествую! Тьфу!

Да и нужна ли мне эта спокойная жизнь, а?

Война… Война, мать её, меня изменила. Это утро

кажется настолько тихим не потому, что оно и

правда абсолютно безмолвное: грузовики и

легковушки то и дело ползут по шоссе, гремя

движками; это утро такое тихое лишь потому, что

его не разят звуки выстрелов, криков и взрывов,

как это бывало порой «там»…

Там, где мы повзрослели и постарели…

Холод. Многие боятся его, стараются избегать…

Я же напротив – боюсь жары, навевающей

воспоминания о тех событиях, через которые

пришлось пройти мне, и через которые из вас не

пройдёт, наверное, никто, кем бы вы ни были… Да

и не очень я хочу, чтобы через это кто-то проходил,

того не заслуживающий…

…неприятный какой запах стирального порошка.

Кто вывесил бельё?..

Тьфу, химия!»

Выдох.

Пар раскинулся под ноздрями мужичка лет

тридцати-тридцати пяти.

Из-за горизонта незаметно вздымалось солнце,

степь всё краснела и краснела…

Солнце показалось из-за облаков, в стёклах

окон и стеклянных глазах мужика отразился

ярко-красный, будто артериальная кровь, шар.

Этим же цветом вскоре залило всё вокруг.

Вдалеке виднеется собачий силуэт:

пёс стоит на пригорке и трясётся от холода, голода

и ненависти к своему хозяину, выгнавшему его так

рано и на такой мороз.

В свете солнца пёс казался красно-рыжим, но

постепенно приобрёл первозданный свой цвет:

пятнистая бурая шкурка заблестела от жира её

покрывавшего, когда пламенный шар восстал над

степью и стал желтеть.

Афганец достал из кармана часы: пол десятого.

Час простоял.

Разум его, наверное, очистился в этот час от всех

тревог, воспоминаний и мыслей: он был просто

парой глаз посреди степи.

Собака ковыляла всё ближе и ближе к

старому зданию…

Что тут было до мотеля?

Заскрипели половицы, потом дверь.

Справа высунулась бритая морда, за которой

последовало и тело, жадно завёрнутое в тулуп.

– Эй, крендель! – жестом показывает он, мол

«закурить не найдётся?» – А? А-а-а? – в один момент

он стал напоминать птенца, что просит у мамы

птицы червячка. Жаль этот момент не успели

запечатлеть – во смеху было бы!

На то он, зараза, и момент…

– Нечего. Да и курить я не курю – в детстве научили —

нельзя… – ответил простуженный, оттого звучащий

отрешённо и мягко, будто рассказчик в советских

мультиках, голос.

Интересно, они специально гоняли бедных

интелегентов по заснеженной Москве в одной

рубашке, чтобы мультики озвучивать?

– Молодец! – говорит мужик – Мне вот тож»

надо бросать, меня тоже учили, а я всё никак…

– повисла пауза —

Бох-ты-мой! – обратил он внимание на шрам,

что светился из-под щетины – Кто ж» тебя

так, спортсмен?

– Дух.

Повисла пауза.

На бритом лице возникла гримаса, мол:

«Ты чё, дурак?»

– А-а-а-а… Эти! – сказал завёрнутый в тулуп мужик.

– Не служил либо? – сказал Афганец и

двинул носом.

– Служил… Во флоте, в Питере. Как раз срок…

срочку домотал, когда война кончилась.

– Далеко же тебя занесло: из Питера – под Тамбов…

– Афганец обратил внимание на костяшки мужика:

на них видно чуть заметные буквы «с»,

«о» и «н»

на указательном, безымянном и на мизинце.

Их пытались вывести чем-то очень едким – это

выдали химические ожоги, почти оголившие

костяшки, а на среднем пальце так вообще

проступало что-то гнилостно-белое…

– Судьба-злодейка вон куда закинула! А ты откуда

будешь? – говорит мужик.

– Явно не из той же тюрьмы что и ты, служивый.

– сказал Афганец погрубевшим от злобы и

пренебрежительной ненависти голосом, и взглянул

исподлобья на мужика.

В глазах его читалось: «Ты – окурок под ногами,

а не человек.»

– Шо!? Как ты?.. Ещё и вылупился, как на говно!..

Ну я тебя щас по полу размажу, пёс!.. – полез он

на Афганца с кулаками.

Афганец остался невозмутим: как дуб, об кору

которого точит кабан клыки.

«Серёга! Докуривай быстрей! Заманал уже

небось и нас и постояльцев! – донеслось

протяжное мычание из-за тулупа – И дверь закрой,

придурок, – холодно!»

Серёга обернулся:

– Обожди, Чибис! Тут один хрен дюже умный, надо

ему мозгов поубавить!

На что он получил ответ, мол: с которого места нас

уже из-за тебя гонят, забудь ты про этого уродца

и топай сюда, вещи нужные-важные-бумажные

обсуждать. Ответ приправили тонной тюремного

жаргона и грубых, пренебрежительных,

замусоленных от частого применения слов,

от которых уже, поди, язык отваливался

у говорящего.

Серёга бросил на Афганца взгляд:

«С говном сожру и не подавлюсь!»

,но хриплого

голоса послушался – вошёл обратно в номер,

скрипя половицами.

Афганец насторожился: от бывших заключённых

ничего хорошего ждать нельзя…

Надо бы зарядить ТТ…

Не зря брал, чинил, пружины заводские

менял, как знал!