Оксана Алексеева - О Нём

– Как это? – спрашиваю я.

– А вот так! – отвечает страшная тень и нажимает какой-то рычаг. Моя клетка медленно, как на лифте, опускается вниз. Дальше я смотрю на всё происходящее со стороны. Я вижу, что клетка с девушкой исчезла внизу в каком-то подвале и оттуда раздаются душераздирающие крики и стоны. Мне ужасно страшно за эту девушку. Кто-то шепотом мне на ухо рассказывает, что с ней там делают. Я не хочу это слушать, но не могу не слышать… Мне описывают самые отвратительные извращения и дикие оргии. Вдруг клетка медленно начинает подниматься обратно. Перед моими глазами предстаёт лежащее на грязном, заблёванном и кровавом полу, дрожащее мелкой дрожью существо. Человеком «это» назвать было трудно. Лысое и с длинными страшными ногтями, ни одного живого места, голое мясо. Совершенно истерзанное создание… Зрелище было так ужасно, что я закричала и тут же проснулась. Этот сон ввел меня в состояние настоящего шока. Я точно знала, что девушка в клетке – это я. И очень испугалась.

Очень! Уже тогда я стала понимать, что это предупреждение. Серьёзное предупреждение. И я это вполне начала осознавать. Но как изменить свою жизнь? Как изменить то, что вокруг, если я действительно в клетке и мне некуда пойти?

Ирина пригласила меня пожить к себе. Тётя Роза была не против, тем более, что после маминой свадьбы ей пришлось пить дальше в одиночестве. Я уже настолько привыкла к попойкам у себя дома, что тихие посиделки тёти Розы на кухне в обнимку с бутылкой меня совсем не напрягали. К тому времени у меня образовалась моя собственная компания, и с Ириной я больше не гуляла. Она очень обижалась, но я уже понимала, что мы с ней разные. Она бежала в ночь, чтобы отдаться кому-нибудь. Чтобы заглушить завывание чёрной пропасти своего сердца. Внутренний демон каждый вечер гнал её из дома. Я же шла куда-то от отчаянья, потому что где-то там было всё равно безопасней, чем дома. А ещё я пыталась хоть как-нибудь заработать. Один раз я примкнула к компании девчонок, которые снимали норковые шапки у подвыпивших людей. Держа в зажатой ладони лезвие ножа, спрятанного в рукаве, я впервые увидела в глазах мужчины панический страх… У меня появилась своя кожаная куртка. И я так благодарна Господу, что мы тогда не загремели в тюрьму…

Бывало, мне даже давали какую-нибудь мелочь за гадание. Одним вечером Ирина, как обычно, собиралась на свой ночной променад. В этот раз она особенно уговаривала меня с ней пойти. Но я хорошо запомнила тот момент, когда услышала «голос» и теперь осознанно или нет, но прислушивалась к себе. В тот раз я снова почувствовала отчётливое «нет!». И, несмотря на нытьё и уговоры, осталась дома – у неё дома, на кухне с тётей Розой, в попытках раскурить «Приму». Ирина не вернулась домой ни ночью, ни на следующий день. Тётя Роза, привыкшая ко всякому, не верила в плохое. «Загуляла…» – повторяла она растерянно, пока рано утром второго дня к подъезду не прикатила машина. Проснувшиеся соседи с первого этажа потом рассказали, как из неё выбросили почти раздетую девушку в бессознательном состоянии. Ирина пролежала в реанимации три дня и на четвёртый скончалась, не приходя в сознание. Это были первые похороны в моей жизни. Маме моей подруги с работы пригнали большой «Икарус», в котором ехала одна я. На похоронах было шесть человек. Тётя Роза подарила мне несколько Иринкиных вещей и попросила съехать. Я снова вернулась в нашу квартиру. Лёжа на кровати, смотрела в потолок. Мне казалось, что меня засасывает огромная воронка… Я вспоминала свой сон про неё и каменоломню. Внутри было чёткое понимание, что Ирина и вправду сейчас не в самом лучшем месте. Что ей очень плохо. Я заревела. Я совсем не плакала на похоронах, а теперь ревела навзрыд. Думаю, не об Иринке я плакала тогда, а о себе. Мне казалось, что и я так же закончу…

Дверь в мою комнату Войцехович выбил с третьего раза. Я хорошо запомнила его ухмылочку. Но сдаваться без боя я не собиралась. Будучи довольно крепкой девушкой, оттолкнула его несколько раз. Я металась по квартире. Войцехович матерился. Мать спала на диване в алкогольном дурмане. Я бросилась на кухню и успела схватить кухонный нож. Увидев его в моей руке, отчим развернулся и побежал от меня. Я за ним. Я реально хотела его убить! И с большим удовольствием ткнула бы ему в живот, но Войцехович развернулся и перехватил мою руку. Нож оказался у него. Он замахнулся. Я увидела блеск перед самым лицом и инстинктивно схватила за лезвие. Войцехович вытащил нож из моей ладони. Кровь брызнула во все стороны, а отчим сразу испугался и закрылся в комнате. Я лежала на полу коридора и выла. Не от боли, а от отчаянья. Я взывала к тому, чего не знала. Просила о помощи, не надеясь быть услышанной. Выла с таким же отчаяньем, как волк воет на луну. И не сразу услышала, что в дверь давно стучат. Ко мне пришла знакомая с соседом, парнишкой с четвёртого подъезда, позвать на посиделки с картишками. Увидев меня всю в крови, потащили через дорогу в больницу. И уже через два часа я с зашитой рукой снова сидела в своей комнате. Была уже глубокая ночь. Мать очнулась и под звон рюмок ворковала с Войцеховичем на кухне.

А я решила умереть. На этот раз по-настоящему. С пронзительной ясностью поняла одно: «Я не хочу больше так жить. Я не хочу больше так жить! И если я не могу ничего изменить, то лучше умереть!» Сформировав эту мысль, сразу успокоилась. Теперь я знала, что нужно делать. Пока они пили на кухне, я тихонечко зашла в их комнату и вытащила из серванта большую коробку с лекарствами – нашу домашнюю аптечку. Я слышала много историй, как люди, наглотавшись таблеток, тихо умирают, засыпая навсегда. Такая смерть меня вполне устраивала. Дверь с вырванным замком я оставила открытой настежь. Наверное, хотела, чтобы они увидели, что я делаю. И в глубине души надеялась, что меня остановят. Я налила в стакан воды из крана, села на табуретку и стала наугад распечатывать упаковки.

Я видела, что отчим ходит по коридору и внимательно следит за моими действиями. А так как на кухне вместо сломанной розетки была сквозная дыра в мою комнату, я слышала каждое их слово. И каждое их слово отпечаталось в моей памяти навсегда. Войцехович подскочил к матери и сказал:

– Слышишь? Она там таблетки пить собирается…

– Какие еще таблетки?..

– Большую аптечку взяла, говорю! Покончить с собой, что ли, надумала?

Следующие слова моей мамы меня потрясли. Видит Бог, как я хотела их забыть.

– Да пусть пьет. Сдохнет. Комната быстрей освободится…

Хочу сразу сказать, что я простила её. Она мало изменилась с тех пор, но я простила её и за то, что было, и за то, что есть, и за то, что будет. Она не помнит этого момента или говорит, что не помнит. Может быть, её психика включила защитную реакцию и стёрла из памяти этот эпизод. Да. Я верю, что это возможно. Потому что, если бы она действительно помнила то, что она делала – с этим невозможно было бы жить…