Александр Хвостов - Я стала снова мамой! Из записок одинокой женщины

– И долго вы тренировались? – спросила девушка.

– С восьмого класса, – ответил я.

– Серьёзно, – заметила девушка.

– Пожалуй, – согласилась я.

– А меня Маша зовут, – добавила она через недолгое время.

– Татьяна Ивановна, – представилась я (отчество я, конечно, придумала). – Можно тётя Таня. А вы, Маша, тоже отдохнуть едете?

– Да, я отдохнуть, – сказала Маша. – А почему бы не съездить, если в отпуске!

– А кем вы работаете? – спросила я.

– Библиотекарем, – сказала Маша.

–Библиотекарем? – удивилась я, потому что молодёжь в библиотеку и так не затащить, а что говорить о том, что она там работала? Это удел для людей примерно моих лет или постарше.

– Да, я работаю библиотекарем, – сказала Маша. – А что вас удивило в этом?

Я объяснила, что нечасто вижу перед собой молодых библиотекарей.

– Понимаю, – слегка обиженно сказала Маша. – Вы, наверно, думаете, что я книги в глаза не видела, зато из Инета не вылезаю сутками. Однако скажу вам, что я очень люблю читать книги. Слава богу, в моей жизни была замечательный педагог по литературе – Рунова, Лариса Александровна (донеси, боже, ей моё доброе слово!), которая привила мне любовь к чтению и к хорошим книгам.

– Простите меня, Маша, если я вас чем-то обидела, – сказала я. Маша с улыбкой кивнула мне. В самом деле, я повела себя весьма бестактно. Нельзя всех ровнять под одну гребёнку! Есть же среди молодых и толковые люди, которые на своих местах делают хорошее дело для себя, для семьи и для родины.

– А что вы больше всего любите читать? – спросила я Машу.

– Больше всего люблю стихи и малую прозу, – сказала Маша и тут же извлекла из своей сумочки книжку в мягком переплёте. – Вот, если интересно, Алёна Берёзкина. Пишет стихи и небольшие, но душевные рассказы.

– Я посмотрю? – спросила я Машу.

– Да, пожалуйста! – ответила она, подав мне книгу.

Тем временем стюардессы стали раздавать пассажирам завтрак. Устроившись так, чтобы можно было с комфортом и поесть, и почитать, я начала вместе с хорошо сваренной и по-домашнему вкусной гречневой кашей поглощать стихи и рассказы Алёны Берёзкиной. И, правда, что стихи, что рассказы были очень нежными и душевными. Особенно мне запомнилось стихотворение под названием «Где ты, мама?». Вот оно:

И зимой, и теплым летом

Я с тобою встречи жду.

Мама, миленькая, где ты?

Ты скажи – и я приду!

Как случилось, что на свете

Мы с тобой поврозь живём?

Я прошу тебя, ответь мне,

Кто же виноват во всём?

Если б знала ты, родная,

Драгоценная моя,

Как я горячо желаю

Встретить, наконец, тебя;

Как хочу тебя обнять я,

От души поцеловать…

Вот одно лишь только знать бы:

Сколько встречи нашей ждать?

Читая эти строки, я невольно вспомнила своё детдомовское детство. Какое оно было? Разным. Но одного, слава богу, не было точно – это голода, как во время войны. А так бывало всё: и любили меня, и обидеть могли, и всё, что хотите. Так что, какова иной раз бывает жестока жизнь, я узнала тогда ещё. Кого бы я с особой любовью и благодарностью вспомнила из той жизни? Пожалуй, нашу воспитательницу, Анну Владимировну Галкину (кстати, я свою дочку Аней в честь неё назвала!). Почему её? Знаете, хоть она и была строга и требовательна к нам, чтобы у нас был порядок и уроки приготовлены, но в то же время, мне кажется, она любила нас всех по-настоящему, неформально. Бывало так, что меня какая-нибудь гадость могла так допечь, что я не знала, как быть… и тогда я шла к Анне Владимировне поговорить, попросить совета. И она всегда выслушает со внимаем, и совет даст, если нужно… собственно, именно Анна Владимировна научила меня не злобиться на жизнь, как бы она тебя ни лупила. Может, я потому и психологом стала, что передо мной всегда был пример Анны Владимировны. Или, как я её в дневнике называла, мама Аня. Помню, уже выйдя из детдома и поступив в институт, я всё равно могла иной раз прийти к Анне Владимировне за советом или просто проведать её, поговорить о жизни нашей сложной. Она всегда радовалась нашим встречам, как может радоваться только мать; она искренно болела за мои удачи в институте и помогла мне устроиться на работу посудомойкой в столовой родного детдома. Надо сказать, что Анна Владимировна жила одна – семьи у неё не сложилось… Вот она меня и опекала по-матерински, если считала нужным, и я ей за это до сих пор благодарна. Но через несколько лет Анна Владимировна слегла с инфарктом. Врачи её в первый раз спасли, и я несчастную после выхаживала… Однако, спустя три месяца, случился ещё один инфаркт – и Анны Владимировны не стало. Сказать, что я после её смерти билась с горя лбом об пол, пожалуй, нельзя; да, было больно и горько, так как умер дорогой мне человек, который любил меня и который был любим мной, который плакал и смеялся со мной, помогал и заботился обо мне… Но, памятуя о том, каким добрым, весёлым и жизнелюбивым был этот человек назло всем трудностям и огорчениям, я сама решила жить вопреки этим боли и горечи, не злобясь, не дуясь и не раскисая. Это самая лучшая память о любимой воспитательнице!.. А, спустя полгода после смерти Анны Владимировны, в коммуналку на Спортивной улице, где я ранее жила, пришёл ответственный товарищ.

– Добрый день! Мне нужна Татьяна Чайкина, – сказал он.

– Это я, – отвечаю, слегка растерявшись, словно меня забирать пришли. Но всё оказалось проще и веселее: тот человек был нотариус и, войдя ко мне в комнату, он сказал, что Галкина А.В. завещала мне свою трёхкомнатную по улице Ленина, в доме 6/б (где я и живу). Тут я обалдела ещё больше, так как такого сюрприза я едва ли могла ожидать. Однако нечего было делать – надо было оформляться и переезжать. А через пару лет после этого у меня родится моя Аня.

Наконец самолёт приземлился! Подождав, пока пассажиры выйдут, мы с Машей вышли следом.

– Господи! Свобода!!! – радостно выдала моя спутница. Я невольно улыбнулась.

– Понимаю вас, Маша, – сказала я. – Признаться, я и сама устала и чуть-чуть ошалела. Давайте разомнёмся!

– С удовольствием! – поддержала Маша.

–Ах, да! – спохватилась я. – Ваша книга. Большое вам спасибо – мне очень понравилось.

– Я рада, – с улыбкой ответила Маша, кладя книжку в сумку.