Александр Гайворонский - Чтиво для поезда. Сборник рассказов

Все время, пока неспешно шел разговор, никто даже не задумался, где Саша и Маска находятся. – Маска, мне страшно, – жалобно заскулила Саша. – Мы где? – Я не знаю, – еле слышно прошептала в ответ Маска. – Давай шепотом разговаривать и дальше, мне так спокойнее. – Мне тоже. Давай. А ты далеко от меня? – Рядом совсем. – Ты мне прямо в ухо говоришь… – Какое ухо? – В левое. Стой-ка! А что у меня, кроме уха… А у тебя есть ухо? – Маска, мне совсем становится страшно, я не понимаю ничего. Где мое тело? Оно же было у меня когда-то? Я ведь с телом родилась?.. Разум Маски мелко завибрировал от ужаса. Это испытывала сейчас и Александра. – Саша, мы как тут оказались, и где мы вообще? – Я поняла! – дрожащим голосом, но все еще шёпотом воскликнула девочка Александра. – Мы спим и снимся друг другу! Ну такое ведь может быть? А? Я – твой сон, а ты – мой сон. – Нет, ты ошибаешься. Это не сон, это – что-то другое. Ты вот про имя говорила. Знаешь, мне кажется, я не Маска. Меня как-то по-другому зовут. Камерал… Камерун… Камералов… Каверасов… – Ой. Ведь ты фамилию свою вспоминаешь. Я помню ее! Коловерин! Тебя кто-то искал недавно и кричал: «Где Коловерин?», а ему ответили: «Да вот он с Сашей рядом». – Точно, Коловерин Алексей Юрьевич! Ты права, у имени должна быть фамилия! И еще отчество! – Александра… Ма… Мон… Не помню, – Саша заплакала, приговаривая: – Ма, мо, ма, мама, мамочка, я не помню ничего, что со мной? Где я? – Тихо, тихо, Саня, успокойся, сейчас будем разбираться. Девочка продолжала всхлипывать, но говорить прекратила, прислушиваясь к давно звучащему незнакомому звуку, сейчас внезапно усилившемуся. Тин-пин, тин-пин… Или как-то так: тын-пик… А иногда одной части не было слышно, а просто: пик, пик, пик… – Маска, ты слышишь это? – Алексей меня зовут, я же вспомнил… Слышу. Часы тикают. – Нет, Алексей, это не часы. Часы тикают: тик-так, тик-так… А это что-то… – Да часы! – несколько раздраженно оборвал Сашу Коловерин. – Дай сосредоточиться. Помнишь, в самом начале я тебя спросил, когда листья на деревьях зеленые бывают, зимой или летом? А ты смеяться начала, говорила: «летом, конечно». А ведь я тебе не признался сразу, что долго не мог понять даже значения слов «зима» и «лето». Сам же вопрос про них задал, а что это такое – не понимал. Мне почему-то стыдно было признаться, что я таких простых вещей не помню… – Леша, и я тебе не во всем призналась сразу. Я когда про прищепки рассказывала – помнишь? – как ими постиранные вещи прищипывают…, а вот к чему прищипывают – тоже не сразу вспомнила. – Ты про веревку что-ли? – Ура! Напомнил! Я до сих пор не могла точно назвать это слово. Веревка! Конечно же. Бельевая… Бельевая веревка. Так просто все. Прищепки разные бывают – деревянные, пластмассовые, цветные: каждый охотник желает… Внезапное бурное веселье начало стремительно иссякать. – Ну ладно, ладно! – почувствовав вновь тревогу в голосе Саши, попытался ее успокоить Алексей. – Сейчас будем разбираться. Надо нам с тобой все хорошенько припомнить. Так, имя вспомнили. С мальчиком-девочкой разобрались. Уши есть. Друг друга слышим. Часы тикают… – Это не часы, я точно знаю. – Тогда что? – Давай послушаем внимательно. В наступившей тишине отчетливо раздавались ритмичные звуки… – Кап… кап… кап…, – вторила им Александра, стараясь попасть в такт. – Стоп, стоп! Это ты так слышишь или просто дурачишься? – Да, именно так и слышу. Это капли падают в воду: кап… кап… – И ритм держишь правильно? – Да, точно держу. Вот: кап… кап… кап… – Ну, не-е-ет, я другое слышу! Вот смотри… Алексей сосредоточился и начал подстраиваться под какой-то свой звук. Наконец он тихонько и часто зацокал: – Цики-тики-цики-тики… – Кап… кап… – одновременно зашептала Саша совершенно в другом, более медленном ритме. Они долго издавали звуки – каждый свой. Пока, выдохшись, не замолчали. – Не-е-т, – вновь протянул Алексей. – Мы что-то разное слышим. У меня явно часы тикают где-то. Причем наручные. А у тебя – капли какие-то… Он помолчал и вдруг суетливо заговорил вновь: – Саш, а ты знаешь, мне ведь пора. Надо бежать. – Куда? – забеспокоилась Саша. – Мы же хотели разобраться! – Не, пора. Я опаздываю. Я сейчас вдруг вспомнил. Я на поезд опаздываю, мне в командировку ведь ехать, а я тут с тобой… – В командировку? Это как мой папа вечно в командировки ездит? Его с завода посылают все время то в один город, то в другой… – Во-во, и у меня то же самое. Только я не на заводе работаю, а в строительном тресте. Подожди, какой папа? А тебе лет-то сколько? – Кажется, четырнадцать… Нет, пятнадцать только исполнилось. Ах… Александра будто вспомнила что-то. Она быстро и неразборчиво зашептала какие-то слова, и только отдельные доходили до слуха ее собеседника: – Бассейн, велосипед… Юрка дал покататься. Дождь противный, мелкий такой, а у меня насморк… Скользко. В бассейн завтра все равно пойду. Очки мои раскололись, вон дужка от них валяется… – Ну, ладно. Ты, Шура, катайся, плавай, а я пошел. Девочка продолжала еще что-то бормотать…

Низко склонившееся над Сашей женское лицо было сосредоточенным. Губы беззвучно шевелились. Девочка непроизвольно стала пытаться подражать им. Она тоже попробовала разомкнуть свои губы. Не получилось. Тело словно отсутствовало. Только глаза. Может, все-таки это сон? Новый сон? Лицо уже слишком долго и назойливо нависало над Сашей, не меняя выражения и создавая некий дискомфорт, будто сейчас на тебя навалятся и придавят всем телом. А губы по-прежнему немо бормотали. Звук «кап-кап» куда-то исчез. И Алексей как назло молчал. Теперь наступила мертвая тишина и все померкло в кромешной черноте. Непонимание, что происходит, вопило в сознании и замещалось страхом. Паника начала было вновь нарастать, но тут же пропала. Откуда-то сбоку отчетливо прозвучали слова: – Сашенька, наконец-то ты пришла в себя. Малышка моя, как же тебя угораздило так? – Мама, – произнесла девочка. – Молчи, Шуронька, тебе нельзя много говорить, и так столько дней в бреду разговаривала. – А что со мной, мам? – Саша заплакала и почувствовала, как по щекам потекли горячие слезы. На какое-то время девочка впала в забытье.

Шелестящий звук заставил вновь открыть глаза. Женское лицо исчезло. Теперь белый потолок дрожал сквозь озерца слезинок. Вот скатилась одна… А вот и другая. На потолке отчетливо проступила крохотная трещинка в штукатурке. Саше понравилось ее разглядывать. Она так увлеклась выискиванием на белом фоне всяких крапинок, рисочек и пятнышек, что вздрогнула, когда потолок заслонило лицо мамы. – Шурочка, ты упала с велосипеда и ударилась головой. Не помнишь? Мысли путались. Застывшая картинка всплыла в сознании: рука, тянущаяся за дужкой от очков. Дужка, одиноко лежащая на мокром асфальте. «Это же моя рука, Лёш! – узнала ее Саша, по привычке обращаясь к недавнему собеседнику. – Лёша, слышишь меня? Я все вспомнила! Мои очки. Они разбились. Вот кто-то подобрал их и успокаивает меня, что родители купят новые. Ласково так успокаивает. Но с тревогой в голосе. И голос не один – их несколько. Какие-то люди пытаются меня поднять с асфальта, на котором я раскорячилась, как пьяная, и пробую дотянуться до несчастной дужки. Зачем она мне? Очки все равно разбились в дребезги – не починить. Вот они в руке у меня оказались почему-то – одна перекрученная узлом оправа, и маленький осколок стекла застрял в ней. Чужие руки упорно тащат меня куда-то, пытаются поднять и нести, а я сопротивляюсь. Хочу сама… Потом заталкивают в какой-то темный проем. Я упираюсь, не хочу туда идти. А! Леша, я узнала! Это подъезд моего дома. А мы с родителями живем на третьем этаже. Квартира номер десять! Я хватаюсь за косяк, но кто-то аккуратно, настойчиво и терпеливо пытается оторвать от него мои руки. Говорят, сильная я! Наконец им это удается, мне помогают ступить на лестницу подъезда. Я вижу распахивающиеся двери квартир и выражения лиц. Это наши соседи. Любопытство и удивление быстро сменяется на сочувственный испуг. Ладонью прикрывается чей-то рот – лишь бы не вскрикнуть от паники и шока, в который я повергаю каждого, встретившегося мне на пути. Вот бабулька со второго этажа выскочила на площадку в белом платке и приблизилась ко мне, что-то причитая. А я вижу, как платок ее покрывается красными капельками крови, брыжущей откуда-то из моей головы. Наконец третий этаж. Кто-то звонит в нашу квартиру. Леша, ты слышишь меня? Видишь, как я складно вспоминаю! Открывается дверь. Мама и папа, толкая друг друга, перехватывают мое тело из чужих рук… Потом слышу журчащую из крана воду и вижу дно ванны, залитой моей кровью. Это мама аккуратно и быстро умывает меня. Рядом хлопочет отец с бинтами. Мельком вижу свое лицо в зеркале. С равнодушием отмечаю заплывшие в кровоподтеках глаза-щелки, окровавленные губы, разбитую скулу, огромную ссадину на левой стороне во всю щеку, слипшиеся от крови волосы. А еще слышу папины слова, несколько раз повторившиеся: «Видишь как? Видишь?». Языком я придерживаю шатающиеся передние зубы – того и гляди выпадут, если язык отпущу. И соленый привкус. Беспокойство и суета вокруг… Леша! Ну не молчи! Или ты ушел уже в свою командировку?».

Читать дальше