Кир Казански - Парк развлечений и отдыха

Он дал нам баклажку с водой, чтоб мы умылись, и свалил.

Мы разбились по двое и разными дорогами пошли во двор. Я шел вместе с Фаном. Меня воротило от него. К тому же из-за лишней эмоциональности он привлекал много внимания.

– Фан, одень майку, мусоров полно.

– Да пох, я и их выебу. Я почти выдавил пидору глаза, ты видел? Видел!? Скорее бы мы снова с ним схлестнулись. Хочу продолжить. Бля, меня прет. Давай кого-нибудь изобьем, хочу кому-нибудь глаз выдавить.

Мне не хотелось никого бить и тем более не хотелось выдавливать глаза. Мне не хотелось идти вместе с Фаном. Я вообще хотел домой. Я знал, что во дворе нас ждут, и все будут расспрашивать и восхвалять. И мне было стыдно, что я дрался с лохом. Никто этого не знал, так же, как я не знал, что вся банда «сороковых» была ни на что не способной мелюзгой.

Еще год назад я очень хотел перейти в сороковую школу. Она была новее и чище нашей. Там преподавали усиленный курс английского языка. И самое главное, перед ней торчал памятник – списанный самолет с заваренной кабиной и отсеками времен Великой Отечественной Войны. Стоя на бетонном постаменте, он был устремлен вверх и символизировал реактивную мощь советского народа. Его духовную и нравственную силу.

Ровно год назад, я мечтал учиться в этой школе. Попав туда один раз, на олимпиаду по математике, я ходил по просторным коридорам и удивлялся чистоте и свежему ремонту. Мне казалось, эти дети лучше нас, раз у них есть такая школа. И спустя год мы не оставили от репутации школы №40 и мокрого места. Теперь мы могли гулять в их дворах, курить в их беседках, задирать местных парней и точно знали, что девочки из сороковой школы отныне будут смотреть на нас со страхом и желанием в глазах. А мне хотелось спокойно постоять и рассматривать Великую машину времен Великой Войны. Серебристый и сверкающий самолет, величественно стоящий перед школой, манил меня. Раньше я не мог заявиться в школьный двор и просто постоять и посмотреть на него, меня бы точно отлупила местная босота, но теперь все изменилось.

Фан не унимался:

– А еще я знаешь, что сделаю! Я обоссу весь их гребаный самолет, разобью стекла в кабине и обоссу всю кабину. Крылья к херам оторву! Круто, бля! Круто!

Я слышал звук ломающейся челюсти сосунка в яркой майке. Еще несколько ночей кряду я не мог спать, вспоминая его испуганные глаза.

II.

К четырнадцати годам я считался весьма популярной фигурой в школе и на районе. Я был членом банды, худощавость и явную нехватку в росте с лихвой восполнял жилистостью и врожденной жестокостью. Я делал татуировки всем желающим самодельным аппаратом, который собрал из гелевой ручки, моторчика от CD- плеера и второй струны от гитары, и колол пирсинг. Парни довольствовались проколом ушей, а девчонки кололи все подряд: уши в разных местах, носы, пупки и даже соски. Все вышеперечисленное, а также любовь к чтению, которую я не особо афишировал, но сильно помогавшую в общении, сделало меня неоднозначной и культовой фигурой в самых омерзительных кругах нашего района.

Тяга к книгам и размышлениям у меня открылась довольно рано, около пяти лет я упросил мою мать почитать мне Джека Лондона, одну из его самых нуарных повестей «Зов Предков», и с тех пор, детская литература для меня умерла, а любовь к дозированной чернухе я пронесу через всю свою жизнь.

Основной костяк нашей банды состоял из шести человек. Рома Король, Зелень, Гнилой, Ленин, Фанат и я. Все парни были «без задней» и отмороженные на всю голову. Основная наша задача – сторожить район. Старшики иногда подкидывали задания: выбить из кого-нибудь бабло или дурь, и тут нельзя было облажаться. Они нам доверяли, и мы старались оправдать это доверие в каждом поручении.

Так же мы не гнушались ощипывать случайных зевак, которые по ошибке шарились в нашем районе. Для грамотной модерации границ мы использовали мелких. Парни от 10 лет и всякая шушера постарше, не входящая в банду, тусила на каждой окраине района, и в случае проникновения на район вражеского лазутчика или заблудившегося потеряшки к нам тотчас же направлялся выпуль и сообщал о нарушении границы.

Ленин барыжил травой для нужд местной босоты в пределах пары кварталов. Траву ему также закидывали Старшие. Основная часть прибыли, естественно, уходила Старшикам, оставшееся мы делили пополам с Лениным. На свою половину он покупал продукты для себя и своей младшей сестры, их родители беспробудно бухали и давно уже не заботились о детях, а вторую половину мы тратили на всю банду в местных кабаках.

Я зарабатывал на тату, пирсинге и иногда ходил на дела с другими парнями с района, не состоящими в банде. Королю это не очень нравилось, но он особо меня не попрекал, разве что колкими шутками.

Зелень вышел из обеспеченной семьи. Обычно мажоров с района мы беспощадно доили, но Зелень был наш в доску. Он не раз доказывал свой характер в многочисленных стычках, и мы прощали ему его удачное происхождение. Зелень всегда стильно одевался и сам с удовольствием делал нам подарки, причем всегда находил самые нужные и желанные вещи. Мне постоянно казалось, что он получал какое-то извращенное удовольствие от того, что угадывал необходимые предметы и дарил их. Системы не было. Подарки доставались рандомно, вне зависимости от времени года, дня недели и наличия праздника на календаре.

Гнилому похвастаться было нечем, а Фан был самый отчаянный и бескомпромиссный боец в пределах нескольких районов, весовых категорий и возрастов.

Короче говоря, жили мы знатно, часто зависали в кабаках. Местные девчонки, даже те, что значительно старше, были рады кружить с нами, а с недавних пор, после стычки в парке, мы подключили себе еще один район. Мы, конечно, не могли с него получать так же, как с нашего, но зато могли свободно гулять там, ощипывать местных лохов и при обоюдном желании потрахивать тамошних баб.

Первым мы потеряли Гнилова. Он объелся мандрагоры, поймал глюк и угодил под автобус. Его голову размазало по асфальту огромными колесами городского «Икаруса». Часть органов разбросало по асфальту. Дело было зимой, и все произошло на моих глазах. Я долго смотрел на огромное спущенное легкое, лежащее у моих ног. Оно было теплым, и от него шел пар. Кусок моего друга был похож на свежеприготовленный ужин. В тот момент я упрочился в одной простой мысли: я – мясо.

III.

С Трупиком я познакомился в забавной дворовой потасовке. До этого мы с ним немного знали друг друга, или, скорее, знали друг о друге. В тот день от нечего делать тот пинал алкаша.

Здоровенный, залитый дешевым бухлом токарь-третьеразрядник безуспешно пытался схватить вертлявого пятнадцатилетнего хулигана. Трупик умело обстукивал ему лоукиками ноги, от чего здоровяк уже упал на одно колено. Кореша алкоголика с интересом наблюдали за происходящим и выкрикивали наставления, как, чем и за что схватить мальчугана и что с ним потом сделать. Возможно, из-за боли или обиды рассвирепевший здоровяк на долю секунды выплыл из алкогольной качки, ухитрился схватить Трупика за ногу и уже собирался наделать ему увечий своими огромными кулаками. Я спрыгнул с перил беседки и быстрым шагом преодолел отделяющие меня от потасовки десять-пятнадцать метров, зацепив по дороге, удачно валяющуюся дубину. Глаза Трупика были беспомощные, но бесстрашные. В цепкой хватке здоровенного мужика он не мог сделать ничего, чтобы освободиться, но продолжал изворачиваться, кусаться, брыкаться. Я восхитился этой несгибаемостью и, прежде чем бычара успел нанести удар, я приложил его дубиной по затылку, в основание черепа снизу вверх, как учил меня Король. Алкаш моментально отрубился и упал. Трупик вскочил, пару раз двинул с пыра в его спящее лицо, повернулся ко мне и сказал: