Анатолий Самсонов - Точка невозврата

И тут все увидели, как краска, только на этот раз с багровым оттенком, вновь стала наползать на лицо генерала. Апанасенко нервно дернул плечом и сделал шаг к расстеленной на столе карте:

– Прошу всех подойти.

Все подошли к карте, а генерал взял красный карандаш, наклонился над картой и резкими движениями стал ставить кресты на местах дислокации и нумерации частей РККА, приговаривая: – Этих уже нет, и этого уже нет, и того нет! А вот город Брест и крепость, здесь на пятачке две танковые дивизии! Зачем они здесь? Мишень для воздушного флота Кессельринга? – легкое крестообразное движение руки с карандашом и возглас, – их уже тоже нет! А вот по границе река Прут, а за ней вдоль границы река Буг. А в междуречье три наших дивизии с боеприпасами на грунте! Междуречье – это котел! Три дивизии уже в котле! Их уже нет! Так. Минск. Здесь два аэродрома, два полка истребительной авиации. Эти может быть успеют встать на крыло! – Апанасенко поискал глазами, нашел курвиметр, измерил расстояние на карте до ближайшего немецкого аэродрома, что- то посчитал в уме, покачал головой, поставил два креста и зло бросил: – Нет! И этих нет! И никакой ВНОС не поможет! (ВНОС – Воздушное наблюдение, оповещение, связь. Прим. авт.) А вот Белостокский выступ! Две армии как на блюдечке! Полторы тысячи танков в мешке! Их уже нет! – А вот Львовский выступ. Три армии на пятачке друг у друга на голове и две тысячи танков! Их тоже нет! – Апанасенко тяжело вздохнул, помолчал и сказал: – Дальше не пойдем, всюду картина та же! И так всё ясно! – Генерал нервным движением бросил карандаш и курвиметр на карту, выпрямился, опалил всех огнеметным взглядом и севшим злым голосом спросил: – Вы можете себе представить то, что произойдет? Можете? А я вот смотрю на карту и вижу это! Я вижу катастрофу! И та директива, что ушла в войска, положения не изменит! Нет, не изменит! Поздно!

В кабинете снова зависла мертвая тишина. Все застыли статуями.

– Так что же вы предлагаете, товарищ Апанасенко? – спросил Сталин. Его голос был спокоен, но все увидели, как на сталинском лице отчетливо стали видны оспины, словно подсвеченные огнем желтых сатанинских искр, прыгающих в его глазах. И только эти искры и просыпанный мимо пепельницы пепел из трубки выдавали бурю в его душе.

Апанасенко решился, прочистил горло и с расстановкой твердо произнес: – Товарищ Сталин! Я предлагаю немедленно отдать приказ о нанесении всеми авиаподразделениями всех военных округов серии ударов по досягаемым немецким аэродромам, местам концентрации бронетанковой техники и складам топлива и продовольствия. Провести парашютное десантирование подразделений 1,2,3 и 5 Воздушно- десантных корпусов западнее соответственно Кракова, Радома, Варшавы и Кенигсберга, и мобильных диверсионных групп восточнее указанных пунктов и таким образом парализовать работу этих транспортных узлов. – Апанасенко взял синий карандаш и стал крестить противную сторону границы, продолжая: – Сухопутным силам Красной Армии начать немедленное развертывание и выдвижение, пересечь границу и нанести удар по сконцентрированным в приграничной зоне подразделениям Вермахта и СС.

Танковым и механизированным частям 3,4 и 10 армий нанести удары в направлении Варшавы, а танковым и механизированным подразделениям 5, 6 и 12 армии – в направлении Кракова. Самостоятельному 4 механизированному корпусу нанести рассекающий удар в направлении Люблин – Радов. Ближайшая задача – окружение и разгром основных сил Вермахта в составе групп армий «Север» и «Центр» и выход на линию Кенигсберг – Варшава – Радом – Краков.

В заключение генерал прорычал: – Поймите! Промедление смерти подобно!

Пока Апанасенко излагал свои соображения и рисовал на карте кресты, Лаврентий Павлович Берия стоял и думал: «Привести генерала в приемную Сталина мог любой из присутствующих. Но кто мог его – Апанасенко – подтолкнуть к этому шагу, к этому выступлению? Шапошников? Нет, он слишком интеллигентен для такой игры. Жуков? Нет, этот слишком прямолинеен. Остается Голиков. Ах, Филя, ай да молодец!»

А Голиков в это время рассуждал: «Вот это Борис Михайлович! Браво! Эти соображения, что мы сейчас услышали, Апанасенко просил довести до сведения Сталина меня и Шапошникова, но рассчитывал он главным образом на Шапошникова, зная о высоком авторитете Бориса Михайловича в глазах Сталина. Значит, Михалыч точно рассчитал, что, если мы не решимся, не скажем, что и случилось, то Апанасенко пойдет сам. Пойдет, невзирая ни на что! Браво еще раз!»

Шапошников Борис Михайлович думал: «Как- то очень просто попал Апанасенко сначала в приемную Сталина, а потом и в его кабинет. Не Берия ли постарался? Знал, похоже, знал Лаврентий о просьбе Апанасенко доложить его соображения Сталину, знал и предвидел, что ни я, ни Голиков не решимся, и наша нерешительность «заведет» Апанасенко, а уж «заведенного» его не остановить. Да, хитер и умен Лаврентий Палыч, ничего не скажешь! А артист какой! Как он смотрел на нас! Но главное – он согласен с доводами Апанасенко!»

Жуков Георгий Константинович думал просто: «Наконец- то нашелся человек, который смог прямо сказать: «промедление смерти подобно». И не заморачиваться тулупами, валенками и теплыми кальсонами, которые не шьют для Вермахта, и без которых немцы, якобы, не могут напасть! Молодец генерал, ай да молодец!» – Жуков разволновался и под давлением эмоций не заметил, как последнее слово «молодец» вырвалось вслух. Сталин повернулся к нему: – Молодец? Значит, товарищ Апанасенко молодец? – Жуков подобрался, его раздвоенный подбородок выдвинулся вперед и громко выдал ответ: – Так точно, товарищ Сталин, генерал Апанасенко – молодец! – Сталин окинул всех своим тяжелым взглядом и тихо произнес: – И спрашивать не надо: вижу – все с ним, – кивок в сторону генерала, – согласны. И ты, Лаврентий? – неожиданно спросил Сталин. Берия напрягся, нервно поправил пенсне и коротко, и совсем не по- военному ответил: – И я.

Сталин вернулся к своему столу, поднял трубку и сказал: – Расширенное заседание Политбюро назначается на сегодня, – посмотрел на часы и закончил, – на 8.00. Оповестите членов Политбюро и Исполкома Коминтерна. – Сталин повесил трубку и вздохнул так, что все присутствующие вдруг поняли: «Это вздох облегчения. Он решился». А Сталин еще раз обвел всех взглядом и сказал: – Всем прибыть к 8.00, а пока свободны.

Все потянулись к выходу. Покидая кабинет последним, Апанасенко оглянулся. Товарищ Сталин стоял и смотрел на карту. Генерал аккуратно прикрыл за собой дверь.

В приемной пробили напольные часы. В Москве было семь часов утра.

Жуков, выйдя из кабинета Сталина, сразу проследовал к столу Поскребышева, поднял трубку ВЧ- аппарата и бросил: Маландина мне, – и после паузы, – Герман, немедленно отправь нарочным в приемную Верховного проект директивы номер два ноля один! Мне! Немедленно! – Жуков положил трубку, подошел к Апанасенко, крепко пожал ему руку, кивнул головой в сторону кабинета и с чувством произнес: – Я там сказал и здесь еще раз повторю – молодец! Молодец, Иосиф Родионович! – и закончил загадочной фразой: «теперь, верно, перевесит». – Все озадачились: «что перевесит, кого перевесит?». Жуков увлек за собой Апанасенко и оба из приёмной вышли в коридор.