Юрий Елизаров - Эмералд

Воодушевлённый своими мыслями, я осушил стакан с кислым витаминным раствором. Некоторые жители здания напротив повторили за мной. Боковым зрением я заметил зелёную вспышку на наблюдающей за мной камере и нехотя оторвал ладонь от стекла. Стена, как и полагается, снова показала горные хребты.

Пришло время завтракать. Я достал из холодильника углеводный батончик, сполоснул мерный стакан и снова до краёв наполнил его водой, а затем прошёл в гостиную.

Стоило только присесть на диван, как в кресле напротив меня появился высоколобый седой мужчина в сером твидовом костюме с изумрудно-зелёным в белую крапинку галстуком. Он вытащил из футляра свои очки, протёр линзы салфеткой и водрузил их на нос, затем обвёл взглядом гостиную, несколько раз при этом легко кивнув невидимым слушателям – я точно знал, что эта, как и многие другие голографические записи Лектора были сделаны во время его выступлений в заполненных до отказа аудиториях будущего Института последовательности много лет назад. Ему тогда было уже за восемьдесят, но изображение подкорректировали, осветлили лицо, убрали с него старческий пигмент, и теперь оно напоминало мне образ одного из христианских святых с потрескавшейся фрески, что я видел в музее ещё будучи подростком. В то время голографические проекторы ещё не получили широкого распространения, и я мог наблюдать Лектора только с мультимедийной стены в интернате – тогда его ничем не завуалированная старость пугала. Я всё думал: «Неужели и моё лицо будет таким же изношенным и дряблым?» Но как в то время, так и сейчас его речи воспринимались мной с благоговением.

– Приветствую всех собравшихся, – начал сидящий напротив меня пожилой мужчина, и его лицо передёрнуло еле заметными помехами, а голова на долю секунды отклонилась влево. В детстве на мультимедийной стене я видел, как перед каждым публичным выступлением ассистент Лектора приносил ему стакан воды, а тот неизменно кивал ему и одними губами давал какие-то указания. По всей видимости, этот небольшой ритуал убрали при монтаже.

– Приятно видеть, что столько молодых людей, несмотря на аномальные для нашего региона холода, пришли меня послушать, – он слегка провёл костяшками пальцев левой руки по гладко выбритому подбородку. – И начать мне хотелось бы с вопроса, который, я уверен, хоть раз задавал себе каждый из присутствующих сегодня в этой аудитории. А именно, в чём смысл нашей с вами жизни?

Лектор, внимая заглушённым для голографического воспроизведения ответам слушателей, немного подался вперёд, но тут же изображение дёрнулось, и он оказался в прежнем положении – снова следы монтажа. На сосредоточенном мгновение назад лице, очерчивая треугольник морщин, проступила добродушная улыбка.

Я отправил в рот кусочек углеводного батончика – до приторного сладкий – и запил его водой.

– Вы находите смысл в продлении рода, но хоть один из вас может рассказать каким человеком был ваш прадед? Я более чем уверен, что всё, что вы знаете о своих не столь далёких предках, уместится в пару сухих предложений, а некоторые, возможно, даже с трудом вспомнят их имена. Несомненно, для ваших правнуков та многогранная личность, коей вы себя ощущаете, тоже обратится пожухлой фотографией в семейном альбоме и скупым набором слов, а лучшим напоминанием о вас будет одно из внезапно проявивших себя наследственных заболеваний. И даже это вскоре канет в Лету – не останется ничего, только намотанный на колесо сансары генетический код, который вам, как носителю, никогда и не принадлежал толком. Вы просто выполняете курьерский заказ – доставляете посылку от своего отца своему же ребёнку. И вместо желаемой оплаты вам отсыпят лишь горсть мелочи в качестве чаевых, которая будет бренчать в головах ваших правнуков, силящихся вспомнить ваше имя. Разве есть в этом смысл? Нет, это, как и многое другое, только отвлекает нас от его поисков.

Лектор прочистил горло.

– Сейчас я озвучу очень важный тезис – если вы уже нашли смысл жизни, то это совершенно точно западня. Вы просто выбрали лёгкий путь, попали на крючок как глупая рыба. Прошу, не стоит воспринимать это как оскорбление. Я и сам будучи в вашем возрасте цеплялся за что попало. Пост-религиозное общество во времена моего студенчества только формировалось. И сколько их было – молодых бунтарей, тащивших в себе тысячелетний груз заблуждений, чью-то нелепую архаичную фантазию о бессмертии, о существовании по другую сторону бытия. Как-то раз мои сокурсники даже уговорили меня принять участие в пикете против насильственной передачи в ведение государства одного крупного собора. Тогда, признаться, я нашёл это действо воодушевляющим. Сплочённые одной верой, они боролись за свои ценности до последнего, хоть и толком не осознавали их суть. «Избавьте нас от этих болезненных сомнений и вечного поиска! – вопрошали бунтари внутри себя, но их рот упрямо декларировал. – Руки прочь от христианских святынь!»

Я закончил с завтраком и поставил пустой стакан на стоящий у дивана журнальный столик.

– Если человек в конце концов преодолевает минное поле из заблуждений и всё-таки осознаёт отсутствие всякого смысла своего существования, он приходит к тому, что нужно провести остаток жизни получая от неё удовольствие. Ловит себя на мысли, что единственное здравое решение – это праздно шатаясь по свету, получать новые знания и впечатления, ощущения и эмоции, отгораживаясь тем самым от тщетности бытия. К сожалению, преуспевают в этом немногие, большинство же просто не может позволить себе насладиться вдоволь всеми благами мира и попадают в порочный круг, где их видение «правильной жизни» не соответствует повседневной реальности. Заканчивается всё тем, что они, либо закрыв глаза на истину, возвращаются на своё минное поле, либо не в силах принять заведомо ложный смысл, выбирают вечный покой в деревянном ящике на глубине шести футов.

Лектор выдержал паузу.

– Вся проблема человека в том, что он не может полностью осознать отсутствие какого-либо смысла жизни. Понять это проще простого, вот сейчас я говорю, и вы понимаете, может, не воспринимаете меня всерьёз, но понимаете. До полного же осознания тщетности бытия нужно преодолеть огромную пропасть, преодолеть саму человеческую природу, которая отвергает подобные мысли, препятствует тому, чтобы они закрепились на подкорке. У каждого из нас есть предохранитель, и он срабатывает на разрушительные умозаключения, запускает механизм, что поглощает и переваривает всё, что мешает человеку жить в гармонии со своими иллюзиями.

Представьте себе горстку людей на поле боя. Отовсюду звучат автоматные очереди, снаряды то и дело разрывают землю, кругом горящие остовы машин, глаза застилает пыль. Каждый из этих людей не задумываясь бросится искать безопасное место: заползёт в окоп, прыгнет в яму или укроется за баррикадой из мешков с песком. Примерно то же самое происходит, стоит только человеку столкнуться с отсутствием смысла жизни – он прячется. Прячется за религией, семьёй, призванием. Одно укрытие приходит в негодность – ищет другое. Жизнь вне укрытий он себе даже вообразить не может.