Михаил Зарубин - Журавли. Рассказы

Макарыч был небольшого росточка, но необыкновенно широк в плечах. Он в одиночку ходил на медведя, вооруженный только рогатиной и ножом, – предпочитал охотиться на «хозяина тайги» врукопашную. У Макарыча была старинная кремневая «фузея», которую он никогда не использовал, потому что на птицу и более мелкое зверье ставил капканы и петли. Фузею он показывал всем желающим и утверждал, что это «ружьишко» изготовили немецкие мастера более ста лет назад, а силе и точности его боя можно только завидовать.

О таежных подвигах Макарыча рассказывали легенды. Утверждали, что Макарыч «заломал» пятьдесят медведей, и это было похоже на правду, потому что медвежатину в деревне ели чаще, чем свинину. Мясом Макарыч охотно делился с односельчанами, но делал это втайне, чтобы не пронюхали власти, – в те далекие времена браконьеров наказывали значительно строже, чем сейчас. Славился Макарыч и как искусный рыбак: на Илиме и Ангаре ему были ведомы самые потаенные затоны, где водилась отменная стерлядь, которую сибирские купцы поставляли аж в сам Петербург, к царскому столу…

Степан любил своего деда, потому что основные уроки жизни он усвоил именно от него. Макарыч брал своего внука и на рыбалку, и на охоту, и за грибами-ягодами, и на сенокос, и в ночное… Отцу некогда было заниматься сыном – он как каторжный вкалывал в колхозе, чтобы прокормить многочисленное семейство. Смерть Макарыча была трагической и случайной: дед ушел под ангарский лед вместе с телегой и лошадью. Случилось это на глазах внука. Степану удалось выбраться из полыньи, а старому охотнику – нет. Было ему в ту пору девяносто шесть лет.

Как все деревенские, Степан ушел на фронт. Анна чуть ли не ежедневно молилась перед домашней иконой, вымаливая жизнь и здоровье мужу, втайне, чтобы никто, даже собственные дети не видели, как она истово бьет земные поклоны. Время тогда было безбожное. Да и где молиться? Церковь сожгли большевики, осталась от нее лишь поляна посредине деревни, заросшая бурьяном.

Бог услышал мольбу Анны: Степан вернулся. Правда, с тяжелым увечьем. Подорвался на мине. Сохранить левую ногу не удалось, отняли ниже колена. Остальные раны, довольно многочисленные, были просто пустяком по сравнению с этим. Но Степан вот он – живой, родной, любимый, он рядом с Анной, с дочками, со своей престарелой матерью. Где-то далеко шли бои, в деревню приходили похоронки, а для Степана война была уже закончена.

Ничего, что нужда, она была у многих. Почти в каждом дворе дети-сироты, и нужно думать, как накормить, обогреть, приласкать. Все, что добывалось в полях и на фермах тяжким трудом, уходило на фронт. Самим оставались крохи. Хорошо, лес подкармливал: грибы, ягоды, кедровые орехи. Тайга не даст умереть с голоду, даже зимой, в самые тяжкие времена. Вот уже февраль сорок пятого, зима скоро кончится, и снова каждая свободная минутка будет связана с огородом и лесом.

Степан вернулся с войны на костылях, но долго ковылять на них не собирался. Он ведь был не только искусным охотником, лесовиком, он хорошо знал и плотницкое, и столярное ремесло – вся деревенская мебель, какая стояла в их доме, была сделана его руками. Короче говоря, Степан решил изготовить себе протез, не дожидаясь, пока ему, инвалиду войны, предоставят казенное изделие из алюминия и кожи. Во-первых, неизвестно, когда это произойдет, во-вторых, Степан не очень-то доверял ширпотребу – сделать протез своими руками и проще, и качественней.

Однако он просчитался. Первый протез вышел слишком тяжелым, второй чересчур легким, третий сдавливал культю так сильно, что на глаза тут же наворачивались слезы, четвертый скользил, пятый скрипел, короче говоря, Степан затратил месяц упорного труда, пока не добился того, что хотел. Еще два месяца ушло на то, чтобы привыкнуть к деревяшке, – это был поистине кровавый труд, потому что швы, хотя и затянулись, были все же некрепкими… Степан не знал тогда, что к протезу привыкают не месяц и не два, а гораздо дольше…

Сегодня Анна торопилась. Ей надо было рассказать Степану, какое важное событие ждет их вскорости. Она шла и боялась взглянуть односельчанам в глаза, потому что они сразу же обо всем догадаются. Однажды это уже было, когда она носила под сердцем старшую. Соседка, старуха Степановна, поглядев в сияющие глаза Анны, подозрительно сказала: «Да ты, Нюра, прямо светишься вся. Уж не затяжелела ли?»

И вот опять… Она почувствовала беременность еще несколько дней назад и растерялась. Кругом война, беда, слезы, а тут такое. Не вовремя это. И что скажет Степан?

Степан с работы пришел чуть пораньше, они с девчонками собирали на стол. Увидев Анну, поглядев ей в глаза, он сразу все понял.

– Нюра, это правда? – спросил Степан.

Анна только развела руками и кивнула. Степан отвернулся к окну и какое-то время молчал, вероятно, обдумывая новость.

– Ну, что же, – наконец сформулировал он, – может, пацан будет…

– А если не пацан? – спросила Анна.

– Девка – тоже неплохо…

После ужина до самой ночи занимались хозяйством. Лампу не зажигали, керосин оставался только для важного случая. Уже укладываясь спать, снимая с ноги деревянную колотушку, Степан сказал:

– Забыл сказать тебе: утром уезжаю за сеном.

– Это куда же?

– На дальнюю Тушаму, бригадир отправляет.

– С кем едешь?

– С пацанами, их на четыре дня от школы освободили.

– А что, кроме тебя, других не нашлось?

– Да кого же, Нюра? Одни старики остались.

– Тайга, боюсь я, Степа.

– Ничего. Пацаны молодые, здоровые…

– Чего я тебе в дорогу-то дам?

– Что есть, то и дай.

– Надолго едешь?

– Дней на пять. Ружье возьму, петли на зайца поставлю…

Утром Анна положила в небольшой холщовый мешок круглую буханку хлеба, туда же добавила три луковицы, завернула в бумажку соли, аккуратно, белой тряпочкой обмотала кусочек сала и в маленькую алюминиевую кастрюльку упаковала три сваренные картофелины. Посмотрела на свои заготовки, почему-то покачала головой, пошла в сени, принесла чашку и вытряхнула замерзший брусок молока.

Степан уже не спал. От первого же прикосновения быстро встал, взглянув на ходики, начал одеваться.

– Не торопись, успеешь.

– Было бы лето… Пока по снегу доковыляешь.

– А фузею на что берешь? На медведя, что ли, собрался?

– Мало ли что…

Он обнял жену, неловко поцеловал ее в губы.

Солнышко из-за леса показывало свои первые лучи, а обоз из семи саней через поляну, расположенную перед деревней, уходил за сеном.

Дорога нырнула в лес, Степан оглянулся, посмотрел на родную деревню. Вот она, дом за домом, усадьба за усадьбой. Солнечная и приветливая. Нет больше таких на свете. Стоит она в центре мира.

Дороги и тропинки разбегаются от нее в разные стороны. В Озерки и Кулигу, в бор, на таежные речки Тушаму и Рассоху, к сенокосам, рыбачьим и охотничьим местам.