Сеня Саентак - Мой дорогой друг

«Меньше всего на свете я хотел бы, чтоб мои вещи сторожил ты, идиот, – подумал я, поспешно двинувшись к двери, подальше от этого типа, – И что значит, „посторожу твои вещи“? Будто кто-то вообще решит сунуться сюда добровольно».

Я открыл дверь и растерянно остановился. Раньше вход, кажется, был не из этой комнаты. Дверь вообще была врезана намного позже, чем установили всю сантехнику. Получилось так, что из детской приходилось шагать сразу в поддон душевой кабины.

– Свет я тебе уже включил. Ты только разуйся сначала, – раздалось у меня из-за спины. Я поморщился и передернул плечами, но всё же нехотя наклонился развязывать шнурки на ботинках, сунув полотенце подмышку. Дно душевой кабины было всё в желто-коричневых ржавых потеках и на вид казалось не намного чище пола во всем остальном доме. Жуть нагоняло еще и то, что вся остальная ванная комната была отделена от кабины выцветшей шторкой, из-за которой лился тусклый свет висящей под потолком лампочки. Я неуверенно шагнул босыми ногами на холодный пол кабины и обернулся.

– Давай раздевайся и кидай сюда вещи. Там их класть некуда, – с натянутой улыбкой урод призывно помахал рукой. Я скорчил в ответ жалкое подобие улыбки, решив, что лучше я останусь один в этой плохо освещенной ванной комнате, чем проведу с ним еще хоть минуту. Тем более, мне очень не хотелось его злить, поэтому я начал нервно стягивать с себя одежду. Оставив только белье, я скомкал всё остальное в большой ком и кинул ему.

– Мда, бросок у тебя не важный, – протянул он, собирая разлетевшиеся по полу вещи. Он говорил что-то еще, но я уже не слышал, потому что поспешно захлопнул дверь.

В ванной было гораздо темнее, чем в комнате. И холоднее. Или, возможно, мне казалось так из-за того, что я остался в одних трусах. Я сел на корточки и обхватил руками колени. С одной стороны от меня была дверь, за которой слышались шаги и возня, которую в любой момент мог отворить тот маньяк и порезать меня на ремни, с другой стороны – шторка, за которой, как мне казалось, мог прятаться кто-то еще – кто-то пострашнее этого хромоногого. Я сидел и дрожал от холода в ожидании чего-то ужасного, но ничего не происходило. Я всё сидел и сидел, ждал и ждал, сердце долбилось в прижатые к груди коленки, пробивая грудную клетку, но ничего не происходило. С той стороны шторки под потолком в тишине мирно звенела горящая лампочка, на дно кабины капала вода с насадки душа.

Решив, что дальше так сидеть нельзя, иначе замерзну окончательно, я отодвинул краешек шторки и заглянул в ванную комнату. Тусклый свет лампочки озарял всё небольшое помещение. Меня аж перекосило от увиденного. Раковина была разбита, ее кусок стоял здесь же у стенки, все крючки и полки, сорванные со стен, валялись на полу, залитом чем-то зелено-голубым, в некоторых местах по кафелю на стенах паутинкой расползались крупные трещины, будто от ударов чем-то тяжелым, крышка, сорванная с унитаза, стояла рядом с ним, опертая на стену, часть ее крепления осталась приделанной к унитазу. В стене слева, по-видимому, располагался старый дверной проем, заложенный неровной кирпичной кладкой с торчащим из щелей цементным раствором. Но больше всего меня поразило зеркало над раковиной. Оно было разбито, отколотая часть отсутствовала, а остальное было замазано уже засохшей черной краской. Красили, похоже, размашисто, широкой кистью, так что мазки выходили за пределы зеркала на кафельную стену. Ну, я хоть смог облегченно выдохнуть уже оттого, что мои опасения не подтвердились, и я был здесь один. Я задернул шторку, чтобы не видеть всю эту жуть, оставшуюся после какого-то побоища, и открыл наконец воду, повесив портки на дверную ручку.

В глубине ванной внезапно раздался хлопок и чьи-то шаги, из-за чего я чуть ли ни лег на дно душевой кабины. Шаги удалялись, отражаясь от кафеля на стенах и разносясь эхом по комнате. Сердце выбивало из меня остатки спокойствия, перебравшись куда-то в горло. Я с трудом сглотнул, приподнял край шторки и заглянул внутрь комнаты. Всё та же разбитая раковина, тот же залитый пол и больше никого. Прятаться здесь было негде. Шаги почти стихли. До меня дошло, что они доносятся не из ванной, а из-за стены, и я немного успокоился. На всякий случай я припал ухом к двери и вслушался. За дверью было тихо, хромой ушел.

После того, как помылся, я еще долго продолжал сидеть в ванной под струей теплой воды, не желая возвращаться в комнату, но потом теплая вода сменилась на холодную. Выкрутив вентили, я быстро натянул исподнее на мокрое тело, после чего примотал шланг душа к дверной ручке, забаррикадировав таким образом дверь. Конечно, я не думал, что это спасет меня, но даже мысли о том, что мне придется выйти наружу вгоняло меня в предынфарктное состояние.

– Эй, ты всю горячую воду выплескал, засранец, – постучал он в дверь через какое-то время. Переступив через край поддона, я тихо задернул за собой шторку, перешагивая через куски ломанного пластика и зеленые вязкие лужи, пролез в угол напротив унитаза и присел на пол, беззвучно, насколько это возможно, сдвинув из-под себя сор в сторону.

– Ты там живой? Выходи давай! – снова раздалось из-за двери, – Я слышу, что ты уже закончил! Вода не льется!

Я весь дрожал толи от страха, толи от холода. Ледяной кафель обжигал голую спину, но я продолжал вжиматься в угол. Пугающий тип за дверью выждал паузу, но не получив ничего в ответ, похоже, решил действовать сам, и со словами «я вхожу», потянул на себя дверь. Шланг со скрежетом натянулся и ободрал косяк, позволив приоткрыть лишь небольшую щель.

– Это что за… Да ты больной что-ли?! Душ сломать решил? Он у нас один вообще-то! – его голос звучал четче и громче, эхом разносился по ванной, из-за чего он сам казался гораздо ближе. Меня словно пулеметной очередью прошило, я осознал, что совершил страшную ошибку, которая, возможно, будет стоить мне жизни, и тихо заплакал от безысходности.

– В последний раз говорю! Открывай дверь! – охрипший голос похож был на злобное рычание.

«Если я выйду сам и извинюсь, есть ли вероятность, что он простит меня и оставит в живых? Нет, раньше надо было думать, а теперь он разозлился, – думал я, утирая слезы, – Он убьет меня! За что мне это?! Почему я?»

Я так ничего и не ответил, лишь закрыл лицо руками, по привычке просунув пальцы под очки. Из глаз лились крупные горячие слезы, просачивались между пальцами и скатывались до локтей. Со стороны моих баррикад слышалось мерное поскрипывание.

– Не хочешь по-хорошему, как хочешь! Знаешь, что? Я вот сейчас откручу эту дверную ручку, а потом зайду и отверну твою башку! – словно в подтверждение моим мыслям раздалось из-за шторки. Я громко всхлипнул, тут же зажав рот руками. В зобу дыхание сперло – всхлип гулким печальным стоном разнесся по ванной как по пещере. Скрип на время стих, но потом возобновился. В тишине он больно резал по ушам, заглушая дребезжание лампочки под потолком.