Анастасия Астафьева - Для особого случая

Тут бы и насторожиться Лизе: утром идёт муж к Нинке в гараж за мотоциклом, вечером едет опять же к ней – ставить технику на место. А то, глядишь, хитрая Нинка попросит подвезти её до работы: в одну контору едут, жалко, что ли! Уже и лето к концу подошло, и осень в окно дождём стучится, а доски для гаража как привёз, как бросил Володя дома во дворе, так они там лежат и киснут.

Бабы над Лизой стали откровенно посмеиваться: «Твой-то всё по вечерам Нинкин мотоцикл чинит? Трубу выхлопную прочищает?!» А ей и противно, и стыдно, и хочется спросить в глаза родного мужика про тайное и горькое, и страшно, и больно. Она грешным делом рубашки его осматривала, обнюхивала, как собака какая: не пахнет ли чужой. Родным потом пахли эти рубахи. И Володя домой как ни в чём не бывало приходил: обнимет её, пошутит, поест хорошо, и ночью когда дак… не часто, конечно, столько лет прожито, сын взрослый, уже и не до утех, вроде, но бывает… Значит, не подкармливается у Нинки? Зря бабы языками полощут. От всех этих вопросов без ответов начало у Лизы давленье пошаливать.

Обнаглел Володя, когда сын стал уезжать на учёбу. Неделю парня дома нет. Колледж в райцентре расположен, Павлик там в общежитии жил, только на выходные приезжал: постирать привезёт да продуктами затарится – и обратно.

И вот, как уедет Павлик, так муж всё позже домой приходит, иной раз в ночи. Прокрадётся тихо, ляжет рядом в постель и не шелохнётся. И стала она чуять: то вином от него напахнёт, то духами, но главный, самый страшный запах ни вино, ни духи перебить не могли. Он въедался в мозг, этот запах чужой самки. Лиза бессонно лежала рядом с похрапывающим мужем и знала, что его губы, его руки, его тело пахнут чужими женскими соками. Какая это была пытка! Нинка эта ладно бы молодуха была – ровесница! И красотой не блещет. Дома у неё, как в сарае: занавесок на окна не повесит!

А в один из вечеров Володя, вернувшись и подвалившись под бок к жене, вдруг принялся её тискать.

– Уйди-и, кобель… – зашипела на него Лиза. – Не дала тебе сегодня твоя мотоциклетка?

Володя, яростно скрипнув зубами, вскочил с постели, схватил одежду и вылетел из дому, шарахнув дверью так, что на кухне что-то упало и разбилось.

На следующую ночь он не пришёл ночевать совсем. Лиза протряслась в рыданиях и нервном ознобе до трёх часов. Потом что-то надела на себя, сунула голые ноги в резиновые сапоги и пошла в непроглядную сентябрьскую темень, через проливной дождь, на соседнюю улицу, к дому разлучницы. По пути споткнулась о кучу гравия, сваленную посреди дороги, туго набила карманы куртки тяжёлыми камнями.

В ненавистных окнах не было ни отблеска. Крепко спят в обнимочку, голубки! Так нате вам! Лиза выхватила из кармана горсть гравия и запустила им в окна. Зазвенело разбившееся стекло, вспугнутым хором залаяли по деревне собаки, завизжала проснувшаяся Нинка, в избе включился свет. Лиза кидала и кидала в её мечущийся силуэт камни. Звенело и звенело бьющееся стекло. Там и тут по деревне зажигались окна разбуженных домов. Кто-то уже бежал на крик и шум…

Володи у Нинки не было.

– Аодя! – позвала Лиза и прислушалась к тишине. – Аодя!

Дом молчал.

Нет! Только не это! За три прошедших дня они уже приноровились к её нуждам. Володя выпилил в старом стуле отверстие, под него ставил ведро, поднимал и усаживал Лизу. Она махала ему живой рукой: уйди, не смотри… Но он не мог её оставить на этом сооружении, она тут же заваливалась набок. Придерживал, отвернувшись. Лиза выдавливала из себя по капле. Она всю жизнь и с бабами-то стеснялась сесть под кустик рядом. А тут при мужике! Этот мужик и к Павлику-то маленькому ни разу не прикоснулся, ни одной пелёнки не выполоскал.

– Сё… – шептала Лиза, и Володя поднимал её со стульчака, укладывал на постель и – ужас какой! – обтирал интимное детскими влажными салфетками. Павлик специально привёз. Павлик и памперсы для взрослых привёз, но Лиза не могла в них справлять нужду. Это было выше её сил и разума.

И вот случилось! Три дня она крепилась, отказывалась есть. А муж пичкал её кашками, супчиком… Попросился супчик наружу.

– Аодя!!! – закричала Лиза отчаянно и, упираясь живой половиной тела в стену, стала сползать с кровати на пол. Только не в постель! Только не под себя! Но вместе с непослушным отяжелевшим телом пополз на пол и матрас с бельём. Лиза запуталась в простыни, уронила подушки и, выбившись из сил, повисла головой вниз. Отдышалась, ухватилась за спинку кровати, подтянулась назад, и от натуги с ней случилось то, чего она боялась.

Лиза обмякла всем телом. Закрыла глаза. Господи, умереть бы…

Володя пришёл через пять минут: бегал за хлебом.

– Ну, ничего, ничего… – приговаривал он сосредоточенно, снимая с Лизы перепачканную сорочку, вытаскивая из-под неё простыню.

Он всё перестелил, обмыл и переодел жену. Она ни на секунду не разомкнула плотно сжатых век. Не могла видеть своего позора. А когда Володя решил причесать её, неожиданно даже для самой себя перехватила его руку и коротко ткнулась губами в ладонь. И сквозь слёзы зашептала:

– П-пасибо, п-пасибо…

– Да ну, Лиза! – отдёрнул он руку. – Давай я тебе телевизор включу…

Тот давний отчаянный Лизин поступок вернул мужа домой. Но не разговаривали они больше месяца. Володя построил гараж, перегнал мотоцикл. С работы приходил вовремя, ужинал, помогал обрядить скотину. Потом либо смотрел телевизор, либо читал газету или книгу. Спали они отдельно.

Но сучка-Нинка проходу не давала:

– Когда должок вернёшь, Лизавета?

– Я тебе верну. Я тебе так верну! – цедила сквозь зубы Лиза.

– Добром не отдашь, в суд подам! За мотоцикл остаточек, за окна за ремонт. А главное, моральный ущерб! Володьку своего плешивого приревновала, смеху подобно! Меня в городе такой мужчина дожидается, тебе и не снилось! С квартирой, с машиной, бизнесом занимается. Всегда ухоженный, пахнет хорошо. А твой соляркой провонял на всю жизнь.

Ох как хотелось Лизе врезать наглой Нинке! Но она стискивала кулаки и шла по своим делам. И так позора навек хватит, будут односельчане кости до гроба перемывать. Павлика жалко, надуют в уши, что было и не было. Переживанье парню.

Но Лизу и саму точило изнутри сомненье: ведь не застала она мужа с поличным. Чтобы ткнуть носом – на! Не было у неё неоспоримых доказательств его измены. Только пересуды да собственная бабья чуйка. А что если подвела она на этот раз? Что если не виноват Володя?..

В выходной приехал Павлик. Вместе с отцом они хорошенько намыли Лизу в бане. Она разомлела, отмякла. Как старательно ни ухаживал за ней Володя, а кислый запах от своего слежавшегося тела она ощущала и мучилась этим. Мужики приспособили матери над кроватью толстую верёвку с петелькой для руки, чтобы она могла понемногу подтягиваться и садиться, когда ей захочется. Ещё Павлик привёз ей игрушку – маленький колючий мячик. Нужно было удерживать его в расслабленных пальцах, стараться сжать. Они с Володей подзадоривали Лизу, дурачились, заключали шуточное пари на «сожмёт – не сожмёт». Ей передалось их настроение, она кривилась-кривилась и вдруг смогла улыбнуться, а следом дрогнули и пальцы правой руки. Мячик зашатался в скрюченной, как огородная грабалка, Лизиной ладони, но не упал.