Снежана Аникина - То, чего не избежать

– Прошу прощения, мама. Слегка увлёкся прогулкой да Альберта встретил.

– Оба такие большие охотники до прогулок… Ладно. Слава Богу, вы порядочные люди, но за тебя я больше счастлива.

– А кто же, по-твоему, меня воспитал? – с нежностью спросил Николай, взяв материнские ручки в свои и нежно поцеловав их. При этом не дожидался ответа из-за его очевидности. Елизавета Александровна удовлетворённо выдохнула.

– Конечно, сынок, конечно… Но надеюсь, ты не уйдёшь спустя минут десять в комнату и побудешь со всеми нами?

– Только ради вас, мои дорогие.

Чуть ещё поправив рукава белой рубашки и чёрные жилет и сюртук, Дьяков с гордым видом стал направляться в гостиную, однако мать с надеждой и будто осторожностью в голосе произнесла:

– Милый мой, а среди гостей, возможно, и твоя будущая спутница жизни.

От такой новости Николай встал в ступор, а после посмотрел на неё.

– Маменька, это правда? Что это значит?

– Да, Коля… Но, молю, не держи зла. Пора бы уже начать думать об этом.

– Но мне нет никакого дела до женитьбы. Для меня учёба и искусство превыше всего.

– И никто не спорит. Но всё же… Спустя время ты поймёшь, что это тоже важно в жизни человека, и спасибо скажешь.

– А подождать?..

– Пойми: ждать нельзя. Жизнь страшна и загадочна. Только Богу известно, что с нами приключится в будущем, когда мы встретим свою смерть… Жизнь так коротка… Так что медлить и откладывать просто-напросто нельзя. Необходимо уже начать тщательно искать, чтобы найти достойного человека. Да и у нас с отцом постоянно сердце за вас с Олечкой болит, хоть у него и твёрдый характер, в отличие от меня. Мы жаждем того, чтобы у вас в жизни всё сложилось благополучно. Услышь родительские сердца! – тихо, но с возбуждением и беспокойством объясняла женщина. От этого Николаю стало жаль своего родного человека, появилась какая-то пристыженность. Он стал вглядываться в её глаза, влажные от слёз, после чего вновь взял её руку в свои.

– Я понимаю ваши чувства, переживания. Соглашусь, жизнь коротка. Но всё приходит со временем. Спешка ни к чему хорошему не способна привести. У нас всё будет прекрасно, и вы будете покойны. И нервничать нельзя. А вы же, надеюсь, не окончательно решили гостью сделать моей будущей спутницей?

– Нет, не окончательно, – со смешком ответила та. – На данный момент она просто как вариант. Это всего-на-всего от нас небольшая помощь. Но решать-то тебе и только.

После спокойного и душевного разговора мать и сын направились в гостиную. Помещение было большим и просторным, имело викторианский стиль (впрочем, это касалось всей квартиры Дьяковых), где доминирующим цветом являлся терракотовый.

Кто-то сразу увидел двух появившихся Дьяковых, кто-то увидел, как те поворачивались куда-то в одно место, и решил повторить это, словно по цепной реакции, а кто-то будто почувствовал их присутствие и так же повернулся. Многие обрадовались приходу столь известного в городе человека, предмета различных и противоречивых чувств. Но данное общество состояло лишь из верных и хороших знакомых и друзей семьи. Николай глазами проходился по всем присутствующим: красавцы-военные, весёлые чиновники и владельцы собственных заведений, красавицы-кокетки… Почти все девушки здесь интересовались сыном Дьяковых, однако сам он никак не видел их в роли жены: не умели как следует поддерживать беседы, иногда позволяли себе некоторые неформальности в любой ситуации, слова бывали пустыми и высокомерными, а эмоции – неискренними. Но в какие-то периоды времени Николай не обращал на это внимание, чтобы сохранить себя в хорошей форме и не подставить родных. Дамы частенько расспрашивали молодого человека, желая узнать о нём как можно больше, пытались всячески удивить его каким-нибудь движением или фразой, даже местами перебарщивали (например, твердили, что он первая и последняя любовь всей их жизни, идеал, который не заменит никто, а если видели или придумывали себе в нём сомнение, то они обещали, что будут выпивать кофей раз за разом, пока не умрут). Из-за таких странностей Дьяков всё мыслил про себя:

«Светские пустышки… Как вы мне надоели… Девушки без острого и тонкого ума, трепетного и истинного чувства прекрасного и светлого. О глубоком поговорить с ними невозможно. Внешность – всё, содержание – ничего. Если пустую подарочную упаковку подарить, и тому очень обрадуются, несмотря на её очевидную лёгкость. Неужели помимо меня нет других мужчин? Будто все вымерли, стали призраками, один я существую на этом свете. Вот к ним бы и лезли со всякими глупостями. Всё твердят, что думают обо мне, письма пишут по нескольку раз для привлечения внимания и желанного ответа. Часто приходится избавляться от мусора. До них не доходит после их многочисленных попыток, что они мне не нужны? Или моё отсутствие внимания и заинтересованности только усугубляет положение? До чего ж ужасно… А ведь проблемы мне и моей семье ни к чему: дочери друзей и знакомых моих родителей, как никак, попадают в обморок или что ещё хуже, если признаюсь, даже неважно, каким способом. Уехать из Петербурга не могу, да и не хочу: к родителям, сестре и слугам сильно привязан. Но несмотря на это, я как-то продолжаю жить, вполне хорошо терпя этих «мёртвых» веселушек и кокеток. Уже смирился, даже не помню, когда я успел. Уж полно мне жаловаться. Но это лучше и интереснее, чем их разговоры».

– Добрый вечер, дамы и господа. Благодарю за то, что согласились прийти на этот вечер, – любезно обратился Николай к гостям.

Гости ответили на его слова радостью, вниманием и уважением. Некоторые господа даже подошли к нему, потрепали по плечу и задали парочку вопросов о жизни.

В какой-то момент Дьяков повернул голову в сторону и увидел красивую и смущённую девушку с белыми, как снег, длинными косами, убранными назад в хвост. Она иногда посматривала на Николая, чуть улыбаясь и, видимо, чувствуя стыд за себя из-за неудачных попыток держать себя в руках. Рядом же с ней стоял её отец, статский советник, – его он знал: это старый, но бодрый человек в дорогом вечернем костюме, с хорошими манерами и способностью говорить без лишних слов и с умеренным проявлением эмоций. А звали его Фёдором Романовичем Ворониным.

«А это, видимо, его дочь?..» – пришло в голову Дьякову, когда он повторно посмотрел на девушку. Дело в том, что он лишь пару раз краем уха слышал рассказы Воронина о его дочери, и то они почти сразу им забывались.

«Варвара, если не ошибаюсь…» – призадумался Николай. Поняв, что тот всё смотрел и смотрел на неё, гостья пыталась казаться строгой и хладнокровной, но нежный румянец портил вид, из-за чего она направилась к балкону, чтобы окончательно привести себя в порядок. Дьяков слегка поднял брови, а после глубоко вздохнул, видя перед собой повторяющуюся картину.