Иван Рубинштейн - Восхождение

Потом я угрюмо наблюдал, как одна из моих одноклассниц с белоснежными бантами и в аккуратном фартучке заполучила в руки большой медный колокольчик и побежала по кругу, неумело им размахивая. Вот что вызвало мой острый приступ зависти! Уж что-что, а первый звонок я мог бы устроить и получше… А потом, за минуту до того, как наша учительница повела нас в кабинет, я обернулся и увидел, что моя мама стоит не с остальными родителями, а чуть в стороне. Стоит, держа в руке телефон, опираясь спиной о школьный тополь. Увидел, что у нее бледное, даже белое лицо, а по щекам текут слезы.

Кажется, я бросил букет. Если бы ранец был у меня не за спиной, а в руках, я кинул бы и его. Не говоря ни слова, я кинулся к маме и схватил ее за руку. Она поймала меня за макушку, прижала к себе, сказала кому-то поверх моей головы:

– Нет-нет. Не волнуйтесь. Все в порядке. Просто я переволновалась.

А потом наклонилась ко мне и прошептала:

– Все хорошо, Иван Сергеевич. Просто папа не сможет приехать. У нас… у него проблемы.

«Ничего себе, – подумал я. – Проблемы у папы, а Иван Сергеевич почему-то я…»

Пару недель мама возила меня в школу на своей машине, пока автомобиль не забрал себе отец на какие-то срочные нужды. Его большой внедорожник с огромным багажником куда-то делся. Я начал привыкать к новому распорядку. Отец уезжал на работу затемно, через какое-то время после очередного маминого напоминания поднимался и я. Уже шлепая по полу босыми ногами, на ходу просыпался, умывался, одевался, завтракал и отправлялся в школу пешком. За плечами у меня висел ранец, в руке болтался серый мешок со сменной обувью. Если шел дождь, я натягивал капюшон куртки, если было ясно и солнечно, крутил головой, высматривая на боковых улочках своих новых приятелей, с которыми познакомился на учебе. Два километра до школы пролетали незаметно, тем более что по дороге можно было попинать сметенную в кучи осеннюю листву, а то и погонять консервную банку или пластиковую бутылку, которые, впрочем, попадались редко. Поселок наш был довольно ухоженным, его обитатели свято блюли чистоту газонов возле своих заборов, и даже за разбросанные листья можно было схлопотать недовольный окрик.

Жизнь как будто стала налаживаться, и в те редкие дни, когда отец появлялся дома раньше обычного, я приставал к нему с вопросом: когда он купит себе новую машину, чтобы мама могла возить меня в школу, как это было в первые дни учебы? Прежде папа нередко менял автомобили, и мне было интересно, какую машину он купит на этот раз. Отец мои вопросы оставлял без ответа, раздраженно просил оставить его в покое, и мама уводила меня в мою комнату. Иногда я снова замечал слезы в ее глазах. Я спрашивал, что случилось, а мама мотала головой и говорила: она плачет от радости, ведь я хорошо учусь.

В школе и в самом деле всё обстояло неплохо. На уроках оказалось, что все, чему меня пытаются научить, я и так уже знаю. Мне хотелось похвастаться моими успехами перед отцом, но его моя учеба как будто не интересовала. Он приходил домой, когда я уже спал и сквозь сон слышал рокот мотора возле дома, лязганье ворот, шаги на первом этаже. Иногда – раздраженный голос матери и недовольное бурчание отца. Только в середине октября отец внезапно заинтересовался моими делами. Пришел с работы в субботу пораньше и первым делом подозвал меня к себе:

– Иди сюда.

– Чего? – спросил я, нехотя отрываясь от просмотра мультиков.

На улице шел дождь, и мой обшарпанный футбольный мяч скучал в тамбуре на обувной полке.

– Давай дневник, – хмуро сказал отец.

Я посмотрел в сторону кухни, где у разделочного стола замерла мама.

– Нет у него еще дневника, – подала она голос.

– Я с сыном разговариваю! – оборвал ее отец.

– Нет у меня еще дневника, – подтвердил я. – После Нового года будем заводить. Мы же только начали учиться. Первый класс.

– И как? – почему-то с хрустом стиснул кулаки отец. – Как учеба?

– Нормально, – пожал я плечами. – Только скучно. Читать я умею. Считать – тоже. Писать только надо… лучше. Но я стараюсь.

– Правильно, – кивнул отец. – Старайся. Сейчас самый важный период. Если покажешь себя хорошо, так все и пойдет… как должно идти. А вот если будешь тянуть… через пень-колоду, тогда потом вдвое перерабатывать придется. На два метра в высоту будешь прыгать, а тебе полтора будут засчитывать!

– Я не могу пока на два, – сказал я. – И на метр не могу. На метр на пятерку – только в четвертом классе.

– Я не об этом, – поморщился отец.

– Сергей, он ребенок! – не выдержала мама.

– Мы все были детьми! – раздраженно отмахнулся отец. – А потом – раз! – и ты уже не ребенок. Жизнь – довольно поганая штука. Когда вырастешь, учиться будет поздно.

От отца пахло перегаром. Но он приехал домой на машине. Как же он сел за руль? Отец же сам учил меня, что после выпивки садиться за руль категорически нельзя!

– Ты меня понял?

Он смотрел на меня жестко, хотя мне и чудился в его взгляде мой прежний отец – веселый, ироничный, добрый. Уж лучше бы он говорил со мной как раньше: «Иван Сергеевич! Извольте подойти ко мне и объясниться!» Интересно, почему это жизнь – поганая штука?

– Нет, – признался я. – Что это такое – через пень-колоду? Через них тоже надо прыгать?

– Да, – сказал отец. – Прыгать. Каждый день. Или ты… Или тебя…

– Сергей! – снова повысила голос мама, а я неожиданно вспомнил те слова, которыми заканчивались наши прошлые объяснения. И сказал их за отца сам:

– Не волнуйся. Ты же в меня веришь? У меня все получится.

– Хорошо. – Он удивленно вскинул брови. – Я тебя услышал.

Я лег спать, но еще долго на первом этаже слышал гудение отцовского голоса и всхлипывания мамы. Слышал и, кажется, плакал вместе с ней, пока не уснул. Плакал от обиды, потому что не рассказал отцу о своей первой школьной победе.

…Когда за окнами еще стоял теплый сентябрь, нам поставили сдвоенный урок физкультуры со второклассниками, и Николай Сергеевич, который вел этот предмет, не нашел ничего лучше, как устроить футбольный матч между двумя классами. Предложил построиться тем ребятам, кто умеет пинать мяч, а остальным приказал садиться на трибуны и болеть за одноклассников изо всех сил. Девчонки зашуршали фантиками от конфет, мальчишки начали пихаться, а я тут же присел на скамейку, вытащил из мешка бутсы, которые таскал в школу (как говорила мама, для лишнего веса), и стал спешно переобуваться.

– Ты тоже хочешь играть? – удивился Николай Сергеевич, когда я присоединился к строю.

– Да, – кивнул я, жадно рассматривая мяч в его руках – черно-белый, почти новый.

– Вообще-то ты уже двенадцатый, – посчитал мальчишек в нашей команде учитель.