Ека Козлова - Путин и я

– Да врёшь ты всё. Ты бы никогда одна ночью никуда не пошла. На такое даже не каждый мужчина способен, а тут ты. Ты даже перед классом на уроке литературы стесняешься стихи рассказывать.

– Если я стеснительная, это не значит, что я трусиха.

– Значит!

– Нет, не значит. Стихи рассказывать, это другое.

– Не другое, а то же самое.

– Но во сне же я вышла.

– Ага, во сне все смелые, а ты попробуй по-настоящему одна ночью на улицу выйти, вот тогда и посмотрим, какая ты смелая!

– Короче, при чём здесь какой-то дом? – спросила Наташа, пытаясь докопаться до истины.

– Я не знаю, но у меня до сих пор плохое предчувствие.

– А люди-то эти, что тебе ответили? Когда ты такая вся «смелая» вопросы им задавать начала, – продолжала язвить Маринка.

– Что-то ответили. Не помню. А потом ушли.

– Ага, испугались наверно тебя, – рассмеялась она.

– Да хватит уже спорить! Вы хоть понимаете, что это значит? Если Германия получит независимость, нашу страну ждут глобальные перемены!

– Так Польша уже получила и ничего не случилось.

– Не умничай, – толкнув меня локтем в бок, проворчала Маринка.

– Химоза говорит, что это приведёт к полному краху СССР.

– И нас ждут глобальные перемены, – задумчиво повторила я, делая вид, что хоть что-то понимаю в происходящем.

– Да это капец, как клёво! – обрадовалась Маринка. – Уже задолбал этот застойный «Совок»!

– А какими они будут эти глобальные перемены? – внезапно возник у меня вопрос.

– Пока никто не знает, – пожала плечами Наташа.

– Звучит как-то стрёмно, – ответила я.

– В «Совке» жить, вот что стрёмно! – продолжала радоваться Маринка. – У меня есть предложение, давайте отпразднуем это дело. Сбежим с уроков и устроим вечеринку у нас дома, – предложила она.

– Я не могу с вами пойти, – ответила Наташа. – У нас сейчас биология будет, мне нельзя прогуливать. Людмила Даниловна совсем что-то обозлилась, грозится до экзаменов меня не допустить и на второй год оставить. А я уже не могу в этой школе учиться. Я хочу побыстрей закончить девять классов и свалить нафиг отсюда в путягу. Хоть с людьми нормальными пообщаюсь по интересам, а не с этими задротами одноклассниками, – Наташка тяжело вздохнула, нудула пузырь из жвачки и лопнув его, задумчиво поправила рукой свой шикарный начёс на чёлке.

– Тогда мы сбежим вдвоём.

Марина протянула мне руку.

– Бежим? – предложила она.

– Бежим! – согласилась я.

***

Сорвав с себя пионерские галстуки и демонстративно бросив их под ноги, мы радостно прыгали на большой кровати родителей Маринки и искренни верили, что совсем скоро наша жизнь изменится к лучшему.

– Ты понимаешь это? – запыхавшись, выкрикнула Маринка.

– Что? – спросила я.

– Что мы тоже с тобой участвуем в государственном перевороте, – ответила она, – и своим протестом поддерживаем молодёжь Германии, которая бесстрашно прямо сейчас борется за свою свободу!

– Да! – вслед за Маринкой выкрикнула я. – Мы поддерживаем молодёжь Германии! Долой «Совок»! Откройте границы!

– Они откроются! Обязательно откроются! – засмеялась Маринка, пытаясь допрыгнуть до потолка. – Мы сможем путешествовать по всем странам, слушать любую музыку и носить одежду, которая нам нравится. А ещё, ещё у нас разрешат гомосексуализм! – размечталась она.

– А это нам зачем? – не поняла я Маринкиных ожиданий.

– Чтобы жить, как в Америке.

– Фу, нет, это уже перебор.

– Почему?

– Зачем нам мужики гомики? За такого замуж не выйдешь.

– Зато мы сможем стать лесбиянками и нас не посадят в тюрьму, только потому что мы придерживаемся других сексуальных взглядов.

– Я не хочу быть лесбиянкой, – уверено ответила я.

– А я хочу! – заявила Маринка.

– Нет, ты прикалываешься, – рассмеялась я, не поверив ей.

– Не прикалываюсь! – на полном серьёзе ответила Марина и перестала прыгать на кровати.

Я тоже остановилась, и какое-то время мы просто смотрели друг на друга.

– Ты сама прекрасно знаешь, что мне нравится певица Мадонна, – начала объяснять она. – А Мадонна самая настоящая лесби, все об этом знают. Наташка говорит, что на Западе это очень модно и не запрещено, как у нас.

– Тебе зачем такой «модной» быть? – не понимала я.

– Я хочу вырасти по-настоящему свободной и раскрепощённой, понимаешь? – спросила она.

– Нет, – ответила я.

– Ты просто слишком старомодная и ещё не осознала, какие возможности перед нами открываются, – деловито ответила Маринка.

Она всегда считала себя более продвинутой в таких вопросах, и всё благодаря Наташе.

– Я забыла совсем, – спрыгнув с кровати, опомнилась я. – Мне же сегодня на репетицию к трём часам в Дом пионеров нужно. Ещё галстук погладить придётся, – я взяла его в руки, весь помятый и скомканный, затоптанный моими собственными ногами, и почему-то мне стало грустно в этот момент. – Мы новый спектакль будем ставить ко Дню рождения Комсомола, – пробубнила я, пытаясь хоть немного разгладить галстук руками.

– Да забей ты. Кому этот бред совковый нужен. На ваши спектакли хоть кто-нибудь ещё ходит?

– Конечно, родители приходят. Мама моя, если с работы может пораньше уйти.

– Ну и иди, а мне некуда не надо. Я буду слушать Мадонну и ждать перемен, – ответила она и принялась что-то искать в письменном столе.

Я помолчала немного, а потом добавила:

– Знаешь, а меня ведь правда не покидает плохое предчувствие из моего сна, что мой дом хотят обворовать.

Марина обернулась и задумчиво посмотрела на меня.

– Так ведь это всего лишь сон. Это не по-настоящему. Не переживай, – успокоила она.

Она достала аудио кассету с новеньким альбомом американской поп-дивы, которую её старшая сестра купила по блату у знакомого фарцовщика на «Горбушке». Наташке пришлось заплатить целых пять рублей, все деньги из своей копилке, чтобы заполучить её. Она даже отказывалась давать эту кассету переписывать своим знакомым, чтобы её не затёрли и не испортили. И хранилась эта кассета в отдельном ящике письменного стола, как бесценное сокровище.

Из динамика магнитофона «Весна» потянулась мелодичная песня Мадонны: Like a Virgin ( Как девственница)

Наташа не была уверена, что перевела эту песню правильно с английского языка, но примерно по смыслу в ней говорилось о распутной девушке, которая встретив того самого мужчину, вновь почувствовала себя девственницей.

Перевод, конечно, был так себе, потому что ничего не понятно было. Но Маринка была уверена, что в этих словах есть тайный смысл, который мы сможем познать когда повзрослеем. А я верила Маринке и всецело доверяла её музыкальному вкусу.

– Я ушла, Марин, – предупредила я.

– Дверь захлопни, – попросила она, и рухнув обратно на кровать, принялась подпевать: