Алия Агисова - Игра с нулевой суммой

– Как вы посчитаете нужным, – ответил он, поднялся, соединив полы пальто и вышел из кабинета прочь. Лариса Евгеньевна долго смотрела ему вслед и когда за ним закрылась дверь, она подняла трубку стационарного телефона и четко сказала в черный пластик:

– Катя, зайди, пожалуйста.

Игорь Владимирович захлопнул за собой дверь, зайдя в свой кабинет. Было тихо, царил полумрак – январское солнце вот-вот должно было показаться на горизонте. Воздуха, как и света, в помещении тоже не хватало.

Игорь Владимирович оглядел свой кабинет, который состоял из его рабочего, цвета темного ореха, стола, к которому был приставлен другой длинный вытянутый стол, за которым он собирал своих подчиненных для важных сообщений; трех светлых, кожаных кресел, два из которых боком друг к другу расположились у входной двери, а третье – неподалеку от его рабочего стола. При входе в кабинет сразу было видно окно, слева от которого и сидел за своим рабочим столом Игорь Владимирович, а на левой стене, возле кулера, который иногда шумел, нагревая воду, висела магнитная доска белого цвета с пятью небольшого размера магнитами и двумя маркерами, лежащими на полочке этой доски. На тумбе, под доской, стояла черная кофе-машина, занимавшая практически всю поверхность.

Игорь Владимирович повесил свое черное пальто на вешалку и направился к окну. Странное волнение не отпускало его.

«Чего ты так напрягся, Игорь? – спрашивал он сам себя, – не мальчик уже, кого боишься? Зачем ты пошел к ней с жалобой? Стоило ли оно того? Или в глубине души ты этого и добивался?». Он потянул за веревку и жалюзи стали отъезжать в сторону. Рассвет вступил в свои права и слабый, но уже усиливающийся солнечный свет медленно и степенно проникал в кабинет, мягко озаряя офисные предметы мебели. Игорь Владимирович от неожиданности прикрыл веки, а потом, открыв их, увидел за окном заснеженные пустыри рядом с небольшими очагами одиноких жилых домов напротив офисного здания. Вдалеке, за домами, виднелась полосатая труба, испускающая через свое жерло клубы дыма – густой, концентрированный поток, который заслонял собой часть неба. Пейзаж этот Игорь Владимирович наблюдал каждое утро уже на протяжении нескольких лет. Он еще несколько минут созерцал его, о чем-то усиленно думая, а затем, поправив галстук, сел за стол.

6.

В первый четверг февраля выпал снег и город, уставший от серости и грязи, наконец-то накрыло простынёй белой метели. Зима, так долго откладывавшая церемонию, все-таки надела свое пышное подвенечное платье и выбросила на Петербург за один день трехдневную порцию снега. На проспектах и улицах вмиг образовались многокилометровые заторы из автомобилей и Влад, давно закончивший все свои дела, решил переждать дорожную бурю, оставшись в офисе. Он сидел за своим массивным дубовым столом и перед ним лежали различные бумаги и папки, на которые падал приглушенный свет лампы, стоящей в левом углу стола. Чуть поодаль от правой руки Влада виднелась толстая, с втиснутой меж страниц закладкой книга, на обложке которой золочеными буквами было выбито «Бесы».

Кабинет его был достаточно широк. В нем поместились и стол с двумя креслами, стоящими между столом и входом, и находящийся справа от стола длинный кожаный диван, на котором Влад временами, посреди рабочего дня дремал, а иногда даже проводил целые ночи, не заезжая домой. За столом Влад сидел спиной к окну – большому, панорамному, открывающему вид на одну из улиц – линий Васильевского острова. Мимо этого окна ввиду нахождения вблизи воды часто пролетали чайки, издавая временами похожие на человеческие, крики. Между диваном и входной дверью расположился в метра полтора шириной и два метра в высоту темный книжный шкаф с шестью полками, забитыми разного рода литературой. Первые три наполняли книги по бизнесу, иногда перечитываемые Владом по мере необходимости, и литература по так называемому саморазвитию – слово, которое Влад не любил, но другого слова для обозначения он, увы, не находил. Остальные три занимала литература художественная: русская классика в самом лучшем ее проявлении, а одна из трёх этих полок была посвящена поэзии, столь любимую Владом.

Неожиданно телефон на столе задвигался, издавая прерывистые, но длинные вибрации. Влад отложил простой карандаш в сторону и потянулся к телефону рукой. В уголке листа, часть которого была занята печатным текстом, виднелся женский профиль с чуть вздернутым вверх носиком и большой копной волос, на фоне которой и вырисовывался тот самый профиль. Привычку рисовать в минуты раздумий он имел еще со студенчества: часто на лекциях, отвлекшись от речи преподавателя и погрузившись в свои мечтания, он рисовал девушек, сидящих в той же аудитории – чуть впереди него.

– Здравствуй, дорогой друг, – Влад услышал в трубке томный, грузный бас. Это был голос, не определившийся по номеру в его мобильнике, но явно определившийся в своей жизни, – узнаешь? – спросил он и, не дождавшись ответа, продолжил, – я звоню тебе напомнить про твой должок, – голос на той стороне был таким тяжелым и неподъемным, что подсознательно вызывал страх.

– Помню, – ответил Влад, чуть вжавшись всем своим телом в кресло.

– И? Ты думал, наверное, что я уже все забыл, – настаивал голос, – между прочим, уже февраль наступил.

– Ну, вы же понимаете, что это процесс не быстрый, – Влад снова взялся за простой карандаш и начал рисовать круги на свободном пространстве того листа, где раньше уже изобразил женский профиль.

– Понимаю, – неторопливо и участливо произнес голос, – даю тебе пять месяцев.

– Может, лучше сразу полгода? – робко, но четко спросил Влад.

– Пять месяцев, – ответил собеседник и отключился.

С полминуты Влад сидел неподвижно, пытаясь осмыслить услышанное. Конечно, он ничего не забыл с той самой ночи в закрытом кабинете старинной гостиницы в предновогодние дни, и в глубине души и ждал, и опасался этого звонка. Быстро отшумели новогодние праздники, оставив позади себя суету, и загадочный господин все-таки объявился.

Влад дотянулся рукой до стальных шаров, висящих на веревке, и оттянул крайний правый в сторону, от чего противоположный – крайний левый – тоже пришел в движение. Мужчина смотрел на шары и с виду это было похоже на то, что он глубоко о чем-то задумался. Глубоко настолько, что, пожалуй, только что-то важное, экстренное и срочное могло вытащить его из сложных пересечений мыслей, в которые он погрузился из-за звонка.

Влад был из тех мужчин, что всегда притягивали взгляды женщин. Высокий, русоволосый, даже не сказать, что с правильными чертами лица, но с тонкими скулами и чуть пухлыми губами – он легко мог бы сниматься для глянцевых журналов, рекламируя дорогую брендовую одежду и обувь. Его голубые глаза всегда смотрели уверенно на окружающих и всегда, и сразу, при первом взгляде на него и первом контакте, отчего-то вселяли доверие и уважение к этому молодому человеку. В нем, конечно, наблюдалась загадочная, ничем необъяснимая особенность его мужской сущности, которую эфемерно прозвали бы харизмой – неповторимой притягательностью, в которой внешнее и внутреннее переплелось в таинственном завитке, наслоилось друг на друга, став чем-то целым, цельным и неделимым. Он нисколько не сомневался в своём обаянии, с годами обтесав его до нужных, шедевральных граней, умело манипулируя людьми и, в частности, подчиненными – если это требовалось; он о себе все знал, как часто ему казалось, и шел по жизни уверенно, быстро и порой нагло – словно несся по трассе Формулы-1 на своем болиде. Ему было тридцать шесть лет, и он уже в полной мере ощущал, что многого добился, а некоторыми вещами в этой жизни даже и пресытился.