Валерий Рыженко - Finita la comedia Arion

– Вы поразительно редкое исключение среди современных молодых людей! – сказал хранитель музея, выслушав претендента на место экскурсовода.

Из кабинета Арион вышел с администратором и направился в отдел кадров. Там уже знали, что новый экскурсовод интересуется тайнами, а не «этим», как выразились, пощупав пальцами. Ариона представили, как молодого специалиста, только вчера закончившего институт, как профессионала, как холостяка, не обременённого семейными заботами, как любителя древних тайн, магии, эзотерики, реинкарнации, параллельных миров, сакральных и мистических идей, как будущего оригинального учёного с нестандартным мышлением, чьё имя пока не вписано в анналы истории, но чей титанический труд скоро пополнит мировую сокровищницу науки. После блестящей и авторитетной речи хранителя музея экскурсовода вписали перьевой деревянной ручкой в скромную графу штатов, прикрыв ладошкой то, что причиталось ему за труд. Год об Арионе говорили, как о человеке с совершенно сказочным направлением мысли. Экскурсовод был того же мнения о себе, пока не оказался в сапожной мастерской и не выложил собственную обувку через тесное окошечко на стол приёмщицы с кумачовыми, длинными ногтями.

– Да на Вашу обувку у нас ни одна рука не поднимется! – услышал он наполненный металлом голос.

Арион выложил ботинки на стол администратору. Они были похожи на обглоданный скелет рыбы – пираньи.

– Это противоречит Вашему направлению мысли! – сухо сказал тот, отводя взгляд от ботиночного скелета. – В Вашем возрасте я думал только о сакральных идеях.

– Хорошо, – добродушно бросил экскурсовод, – я подумаю об идеи.

Идея уже была в его голове.

– Вот и ладненько, – похвально отозвался администратор.

На следующий день обувка Ариона оказалась в стеклянных футлярах вкупе с лучниками в колесницах, ржавыми наконечниками и каменными топорами. Она стала бичом для музея. Администратор побледнел, увидев земную ношу экскурсовода возле вазы времён Рамсеса Великого, и сдался, когда обнаружил её у надгробной плиты фараона с клочком исписанного картона «В них ходил он!».

– Не позорьте человека, – прерывающимся шёпотом сказал он, услышав, как Арион торжественно объясняет загипнотизированным посетителям, что эту древность – экскурсовод ткнул в свою собственность, – сняли со скелета бывшего владыки.

– Фараоны ходили в сандалиях, – раздался неуверенный голос с задних рядов толпы.

– Ходили в сандалиях, – бросил Арион, – а умирали вот в таких ботинках и тапочках.

В первый день весны экскурсовод вошёл в музей с букетиком ландышей, которые на его глазах превратились в стальные сосульки. Арион чувствовал, что он ржавеет в этом духе времени. Его дух оседал металлической пылью в горшках Нижнего Египта. Не помогало даже надгробье фараона, возле которого он облучался часами, вызывая недовольство администратора, который утверждал, что прилипший к плите экскурсовод высасывает своим спинным мозгом мистическую силу бывшего владыки.

– А кому она нужна, мистика, – спрашивал экскурсовод.

– Будущей науке, – кротко отвечал администратор.

Ариону приходилось прилагать колоссальные усилия, чтобы не дать мыслям превратиться в металлические стружки. Три башни стали напоминать ему гигантские чугунные ядра, а окна гигантские жерла пушек. Они в упор расстреливали Ариона. Он уходил с чугунными осколками в сердце. Молодой администратор оказался на износе. В его взгляде была расщелина, в которую Арион падал, как в бездну. Видя экскурсовода, тыкающего в земную историю человечества указкой, обутой в железный наконечник, хранитель музея говорил.

– Вы, Арион Сергеевич, не тыкайте, а восславляйте!

– Кого? – спрашивал Арион.

Он смотрел на администратора, как на случайно затесавшуюся деталь в музей.

– Древность, – отвечал администратор, любовно осматривал полки, где покоилась не древность, а останки древности.

– А кому она нужна?

Администратор мягко говорил, что искреннему, но не сдержанному молодому товарищу нужно приобщиться к идее ответственности за прошлую судьбу человечества.

– Делом или словом? – спрашивал Арион.

Администратор был деликатен. Он затыкал уши ватой, ссылаясь на простуду.

– Я сам могу своей рукой наделать сколько угодно такой древности, – отвечал экскурсовод.

Администратор принимал слова Ариона за блуд и напрасно принимал. Это были уже шаги воли экскурсовода. Могучую поступь Ариона хранитель музея почувствует, но слишком поздно. Её следы останутся в музее в виде максимально упрощённого мира древностей, но до этого было далёко. Непрозорливый хранитель музея соглашался и говорил, что экскурсовод совершенно прав, что рука современного человека качественнее, изобретательнее и изворотливее, но рука древнего человека – это рука мученика и страдальца.

– То есть? – бросал Арион.

Эта фраза настораживала администратора. За ней следовали непредвиденные поступки экскурсовода.

– Пожалуйста, без идей, – просил хранитель музея. – В Вашем возрасте я думал только о мирской суете.

– A о чем я буду думать в Вашем возрасте? – спрашивал Арион.

– О страдании, – вздыхал администратор. – И начинайте думать о нем сейчас.

Администратор был прав по-своему. Он заглядывал за мир расколотых вещей. В первый раз Арион ничего не ответил. Он обошёл надгробную плиту фараона, который был мучеником и страдальцем и добывал хлеб в поте лица своего. Экскурсовод попытался представить фараона за гончарной работой и почувствовал, как его голову засеивает металлическая пыль. Плита источала неувядаемый аромат славы и могущества. Арион спросил администратора о внешней архитектуре музея и скривился, услышав, что эта форма наиболее полно выражает страдание.

– А у меня она вызывает туман! – сказал Арион. – Вот здесь. – Он постучал костяшками по размашистому лбу.

– Страдание и есть туман, – торжественно, словно диктор, вещающий о смерти государственного человека, ответил администратор. – И живёт человечество в нем.

Почитатели древности Ариону надоели. Они были похожи на идолов. От них исходил железный и каменный дух. Плита фараона была для них гвоздём программы. Они простаивали возле неё в оцепенении, словно парализованные. Экскурсовод отгонял их указкой, размахивая, словно кнутом. Случались и приятные минуты, когда в музей заходили мужики в солярных кирзовых сапогах с натянутыми на них синими бахилами и с лицами, вспаханными, как поле. Мужики были просты, называли ржавые наконечники железками, а не древностями, спрашивали: «Кому нужны эти осколки?», тыкали в каменные топоры и предлагали свои. Арион подзывал администратора и тот нагонял на мужиков страшную тоску мученическим трудом древнего человека, который каменным топором срубывал дерево в сто обхватов.